Дети Ченковой
Шрифт:
Якуб Фекиач-Щурок подбежал, прищурил правый глаз:
— Давай бог счастья! Пошли?..
— Можно, — ответил Рыжик, — только подождем еще немного.
По дороге бежала белая коза Рогачка. Ее гнал Ергуш, босой, шляпа в руке. Пригнал к фабрике, заговорил с Палё Стеранкой.
— Эй ты, который лягушек боится! — окликнул его Рыжик. — Пойдем с нами играть в лапту!
Ергуш весело подбежал к ним.
Якуб Фекиач-Щурок прищурил правый глаз, оглядел Ергуша.
— Пошли! — сказал.
Все двинулись к погосту. Палё Стеранка с завистью смотрел
ИГРА
Между старым и новым кладбищем была ложбинка, вымытая, наверное, давним половодьем. Она была ровная, чуть покатая к деревне и поросла густой низкой травой. В будние дни дети пасли там гусей.
На краю этой ложбинки мальчики стали в кружок. Якуб Фекиач-Щурок подбросил крейцер:
— Орел или решка?
Рыжик крикнул решку — угадал. Выбрал Имро Щепку-Левшу; Фекиач — Йожо Кошалькулю.
До тех пор бросали монетку, пока всех на две партии не разобрали, включая маленького Густо Красавчика. Ергуш попал к Якубу Фекиачу в последней паре: его не знали. Фекиач-Щурок еще раз бросил монетку. Рыжик не угадал, пришлось его партии водить.
Игра началась. Ергуш подхватил лапту, подбросил мяч, ударил. Мяч взлетел высоко, упал далеко, на откос, покатился вниз. Мальчики смотрели с удивлением. Ергуш не торопясь обежал город, вернулся. Партия Рыжика все еще искала мяч. Фекиач-Щурок прищурил глаз, дружески улыбнулся.
— Сильный ты, — сказал он. — Будешь бить тройку…
— Подавай! Беги! Беги! — кричали ребята.
Якуб Фекиач добил мяч только до края ложбины, до того места, где начинался подъем. И это был самый дальний бросок. Ергуш бил в два раза дальше. Рыжик злился, никак не мог поймать мяч.
Ударил Адам Телух-Брюхан, сын лавочника. Мяч угодил прямо в руки команды Рыжика. Бежать вокруг города выпало Ергушу — так, чтоб его не осалили мячом. Он помчался, то пригибаясь, то отскакивая в сторону, петлял, как заяц, — в него не могли попасть.
— Я так не играю! — вскипел Рыжик. — Еще чего, до ночи водить! Ты выбрал лучших! — попрекнул он Якуба Фекиача.
— Переиграть! Выбирай сначала! — кричала вся партия Рыжика.
Теперь вместо Рыжика маткой стал Ергуш. Он выбирал игроков в очередь с Якубом. Бил он далеко, носился птицей, невозможно было его осалить. Стоило ему крикнуть своим: «Беги!» — мальчишки кидались сломя голову — побаивались его, слушались. Даже Фекиач-Щурок, не боявшийся никого, смотрел на него кротко, водил терпеливо, ничего не говорил. Рыжик, игравший вместе с Ергушем, держался почтительно. Мяч он отбивал едва за черту.
По проселочной дороге, за погостом, Палё Стеранка гнал своих коз и овец. С завистью смотрел он на играющих. Помахал шапочкой Ергушу и скрылся за поворотом.
ВТОРОЙ СОВЕТ
Вечерняя тишина опустилась на деревню. Ребята опять собрались у фабрики. Прислонясь к нагретой солнцем стене, говорили о последних событиях. Кто как отбивает мяч, кто проворный, кто как бегает. Дальше всех бьет Ергуш, он и бегает лучше всех. Но неизвестно еще, может, Якуб Фекиач-Щурок сильнее. Он, может, самый сильный.
Якуба Фекиача не было среди них. Не было и Матё Клеща. Подпасок Палё Стеранка высказал такое мнение:
— Сильнее всех, наверное, Ергуш. Якуб Фекиач не такой сильный, зато вспыльчивый, как черт. Как озлится, глаз свой прищурит и давай лупить по чем попало. А Матё Клещ? Тот слаб, как муха. Злой только, как змей. С ним никто порядочный и связываться не хочет.
Йожо Кошалькуля не соглашался с ним. Сплюнув, он сказал:
— Ергуш Лапин только нос задирает. Стоит мне захотеть, и я с ним в два счета управлюсь. И мяч я отбивать могу, как наш отец. Только у меня живот болит. И ночью так болел, что я на руках ходил…
Имро Щепка-Левша сказал:
— Опять врешь! — и ткнул его в грудь согнутыми пальцами.
Йожо Кошалькуля медленно повернулся и побрел прочь. И вскоре снова полетели камни, задребезжали фабричные окна.
— Йожо швыряется! — сказал Имро Щепка. — Ну, погоди же!
Все мальчишки, сколько их было, бросились вдогонку за Йожо Кошалькулей. Прогнали на Верхний конец.
В ЗНОЙНЫЙ ДЕНЬ
Мама наварила каши и послала Ергуша за молоком — в деревню, к крестной. Ергуш взял с собой маленького Рудко.
— Держитесь за руки да поскорее обернитесь, — наказывала мама. — Скажите крестной: я, мол, прошу…
— Знаю я, как разговаривать, — сказал Ергуш. — Не маленький.
Пошли, хлопая босыми ногами по белой пыли. Солнце жарило, пыль была словно раскаленная. На краю деревни, возле корчмы, где жил Адам Телух-Брюхан, держался приятный холодок: исполинские ясени и раскидистые липы отбрасывали тут на дорогу широкую тень. Липы пахли медом, пчелы жужжали в сладкой тени.
У ворот Будачей лежал на мостках Казан, огромный мохнатый пес. Он спал, положив голову на передние лапы, дышал в пыль. Выдул ямку. Он приоткрыл глаза, увидел Ергуша, встал, зевнул, замахал хвостом. Подбежал к Ергушу, взгромоздился передними лапами на плечи ему, лизнул в лицо.
— Отстань, чумовой, — с укоризной сказал ему Ергуш, вытирая лицо; длинные усы Казана были в кислом молоке.
Рудко боялся Казана, не хотел войти во двор. Сказал, подождет на дороге.
Ергуш вошел; крестная была в кухне.
— Нет у нас молока, сынок, — сказала она. — Все вышло.
Ергуш собрался уходить.
— Погоди, — удержала его крестная. — Напейся жинчицы [10] .
Она повела с собой Ергуша. Увидела Рудко на мостках и его позвала. Отворила железные двери в амбар. Приятная прохлада, полумрак… — Жинчица в деревянной бадейке пахла кислым, вызывая оскомину.
10
Жинчица — кислое овечье молоко.