Дети Дюны

Герберт Фрэнк Патрик

— Мне не нравится ход твоих мыслей, — сказала она.

— Ты не понимаешь моих мыслей, — ответил Лето. — Гани и я… — он снова покачал головой. — У Алие было в руках это оружие, но она его отбросила.

— Ты в этом уверен? Я уже послала в Общину отчет о том, что Алия практикует немыслимое. Посмотри на нее! Она нисколько не постарела с тех пор, как я в последний раз…

— Ах, это! — движением руки Лето отмел прочь упоминание о телесном равновесии Бене Гессерит. — Я говорю о другом — о том совершенстве, которое выходит далеко за пределы, достижимые обычным человеком.

Джессика

хранила молчание, пораженная той легкостью, с которой внук уничтожал ее маскировку. Он точно знал, что такое сообщение — это смертный приговор Алие, и не важно, какие он при этом произносит слова — важно, что он хочет сделать то же самое. Понимает ли он всю опасность и вредоносность своих слов?

— Ты должен объясниться, — выдавила из себя Джессика.

— Каким образом? — спросил он. — Если ты не поймешь, что Время — это совсем не то, чем оно кажется, то мне не стоит даже начинать приступать к объяснению. Мой отец подозревал это. Он стоял на краю понимания, но не удержался и пал. Теперь настала наша с Гани очередь.

— Я настаиваю на объяснении, — произнесла Джессика и нащупала в складках накидки отравленную иглу. Это был гом джаббар, смертельный настолько, что легкий укол вызывал практически мгновенную смерть. Меня предупреждали, что, возможно, придется им воспользоваться, подумала она. От этой мысли рука ее задрожала, и Джессика была очень благодарна за то, что одежда скрыла эту дрожь от глаз Лето.

— Ну хорошо, — со вздохом сказал внук. — Во-первых, что касается Времени: нет никакой разницы между тысячью лет и одним годом, между сотней тысяч лет и одним мгновением. Нет никакой разницы. Это первый факт, касающийся Времени. А вот и второй факт: вся Вселенная со всем ее временем находится внутри меня.

— Что это за бессмыслица? — поинтересовалась Джессика.

— Вот видишь? Ты ничего не поняла. Попробую объяснить это другим способом, — он поднял руку, иллюстрируя ее движениями свои слова. — Мы движемся вперед, потом движемся назад.

— Эти слова ничего не объясняют!

— Это верно, — согласился Лето. — Есть вещи, которые нельзя объяснить словами. Их должно почувствовать без слов, но ты не готова к такому восприятию, потому что смотришь на меня, но не видишь.

— Но… я же смотрю прямо на тебя, значит, я без сомнения тебя вижу, — она действительно уставила на него свой горящий взор. Его слова были отражением знания Кодекса Дзенсунни, которому ее саму учили в школе Бене Гессерит: игра словами, имеющая целью исказить понимание собеседником основ философии.

— Некоторые вещи происходят вне нашего контроля, — сказал Лето.

— Но как таким путем можно объяснить это… это совершенство, которое столь далеко выходит за пределы человеческого опыта?

Он кивнул.

— Если человек задерживает наступление старости с помощью меланжи или регуляцией телесных процессов, чего столь обоснованно боятся посвященные Бене Гессерит, то такая задержка является лишь иллюзией контроля. Быстро пройдет человек из одного края сиетча в другой или медленно, он все равно пересечет сиетч. Течение же времени ощущается лишь внутренне.

— Зачем ты играешь словами? Я сломала свои зубы мудрости на этой чуши, когда твой отец еще не родился.

— Росли только зубы, но не мудрость, — отпарировал Лето.

— Слова! Одни только слова!

— Ах, как ты близка к истине!

— Ха!

— Бабушка?

— Что?

В ответ он выдержал длинную паузу, потом заговорил:

— Вот видишь, ты можешь отвечать искренне. — Он улыбнулся. — Но ты не можешь видеть сквозь тень. Посмотри, я же здесь. — Он снова улыбнулся. — Мой отец подошел очень близко к этому открытию. Пока он жил — он жил, но умереть ему не удалось.

— О чем ты говоришь?

— Покажи мне его тело!

— Ты думаешь, что этот Проповедник…

— Возможно, но даже если это и так, то это не его тело.

— Ты мне ничего не объяснил, — в тоне Джессики прозвучало обвинение.

— Я тебя предупреждал.

— Тогда почему…

— Ты очень просила, и я вынужден был тебе показать. Теперь давай вернемся к Алие и ее плану твоего устранения для…

— Ты хочешь сделать немыслимое? — спросила Джессика и приготовила к действию отравленную иглу гом джаббара.

— А ты хочешь стать ее палачом? — вкрадчиво спросил он и указал рукой на пальцы бабушки под накидкой. — Неужели ты думаешь, что она позволит тебе этим воспользоваться? Или ты воображаешь, что я позволю это сделать?

Джессика хотела глотнуть, но мышцы не повиновались ей.

— Отвечаю на твой вопрос, — продолжал Лето. — Я не хочу исполнить немыслимое, я не настолько глуп. Но я поражаюсь тебе. Ты осмеливаешься судить Алию. Ну конечно, она же нарушила любезные твоему сердцу заповеди Бене Гессерит! Чего ты ждешь? Ты сбежала отсюда и фактически оставила ее королевой, не утвердив в должности официально. Оставила ей всю власть! Отправилась на Каладан зализывать раны в объятиях Гурни. Очень хорошо. Но кто ты такая, чтобы судить Алию?

— Еще раз говорю тебе, я не буду об…

— Заткнись! — он с отвращением отвернулся. Слово было произнесено специальным способом, разработанным Бене Гессерит, — это был Голос, которому повиновались все, кто его слышал. Джессика замолчала, словно рот ей заткнули ладонью. Женщина подумала: Кто же еще мог лучше воспользоваться Голосом, чем этот мальчик? Этот аргумент подсластил пилюлю и унял расходившиеся было чувства. Как часто она сама пользовалась Голосом в отношении других, но никогда не думала, что она столь же подвержена ему… такого не было никогда… даже в дни учения, когда…

Он снова повернулся к бабке лицом.

— Прошу прощения. Я только теперь убедился, как слепо ты можешь реагировать, если…

— Слепо? Я? — Это замечание привело ее в большую ярость, чем то, что он осмелился усмирить ее Голосом.

— Ты, — ответил он. — Слепо. Если в тебе осталась хоть капля честности, то ты оценишь свою реакцию. Я называю твое имя и ты отвечаешь: «Да?» Я призываю все мифы твоего Бене Гессерит. Взгляни, как тебя учили. По крайней мере хоть это ты можешь для себя сделать…