Дети гламура
Шрифт:
Всхлип.
— Так я не понял: вы отвергаете мою любовь? Лелька, перестань реветь! Я понял, ты уже вошла в образ погибшего, но милого создания, которое будет плод любви несчастной держать в трепетных руках. Не выйдет. Придется из этого образа выходить. У тебя есть носовой платок? Да перестань же, на нас люди смотрят! И тебе вредно нервничать, в конце концов!
Это оказалось решающим аргументом. Леля раскопала в сумке клинекс и высморкалась.
— Ну? Утерла носик? — спросил он. — Так идем подавать заявление, или ты решила, что нам нужно проверить свои чувства, и берешь год на размышление?
— Идем, — улыбнулась Ольга. — И знаешь что?
— Что?
— Я люблю тебя.
— Ну, матушка, это старая новость. Тем
— Даже слишком долго.
В этот день они заявление подавать не пошли. Долго сидели в кафе, беседуя о своем будущем, потом Кирилл отвез Лелю домой, пояснив, что ей стоит «подумать о своей будущей жизни и решить, не совершает ли она роковой ошибки», а сам поехал к себе, чтобы «собрать кучу поклонниц и повеселиться напоследок».
Дома сварил себе кофе, переоделся и нажал кнопку автоответчика. Сообщений появилось довольно много — от коллеги по цеху, от надоедливой волгоградской тетушки, которая в припадке старческого маразма воспылала к полузабытому племяннику родственной любовью, от… А это еще что?
— Mon cher, tu m’a oubli'e… Nous, nous rencontrons encore. Je t’attends! [9]
И все. Ни слова больше.
— Дурацкие шутки, — сказал Кирилл умолкшему телефону. — Нет, ей-богу, что за дурацкие шутки. Не понимаю.
9
Дорогой, ты обо мне забыл… Мы еще встретимся. Я тебя жду! (фр.)
И в самом деле, было чего не понять. Французский язык, женский голос — звонкий, нежный и в то же время зловещий. Холодком потянуло вдоль хребта. Туманный силуэт мертвой девушки. Мертвая зыбь. Почему так качается пол? Жаклин умерла, и тело ее сожжено в крематории, и она сама уже забыта…
— Этого не может быть. Покойники не встают из своих могил, привидения выдумывают романисты и неуравновешенные люди, — говорил себе Кирилл, утирая со лба омерзительно липкий холодный пот.
Но в нем росла и крепла уверенность, что это именно Жаклин позвонила ему, это именно она упрекнула за измену, за забывчивость и ждет встречи. Промелькнула совершенно идиотская мысль: что, если она осталась жива? Что, если ее спасли, откачали и ничего не сказали ему? Но эта невероятная версия тут же растаяла. В это поверить было, пожалуй, сложнее, чем в выходцев с того света.
Только через пару часов Кирилл немного пришел в себя, к нему пришло решение — ясное как белый день. Ну конечно же это была просто ошибка! В большом городе часто путаются номера, сбиваются линии, в телефонной трубке звучат чужие и далекие голоса незнакомых людей. Экзальтированная иностранка, позвонившая своему русскому любовнику, попала на автоответчик Кирилла. Допустим, она не поняла, что попала не туда, потому что не расслышала и не поняла приветствия автоответчика, прощебетала что-то и бросила трубку, да и дело с концом! Тоже мне, бином Ньютона!
Но на этом сюрпризы не кончились. Лелька со своей потрясающей новостью, ворвавшаяся в середину рабочего дня, окончательно отвлекла Кирилла от раздумий. Что ж, это хорошо, что так вышло. Пожалуй, несколько неожиданно, но к этой неожиданности всегда нужно быть готовым, если связь с женщиной так длительна, прочна и если женщина — любимая. Да и зачем он столько времени избегал женитьбы? Не все ли равно? Ложная самостоятельность, отстраненность и возможность в любой момент разорвать надоевшие отношения не так уж много стоят, когда речь идет о серьезной привязанности. По крайней мере, этот гордиев узел оказался разрубленным.
Теперь пойдут предсвадебные хлопоты… Решено было, не тратя времени даром, соединить их жилплощади, приобретя одну большую квартиру, а студию оставить за Кириллом, чтобы ему было куда приходить творить и где лелеять свою потребность в независимости. Как молодые проведут медовый месяц — пока под вопросом, все будет зависеть от того, как Лелька будет себя чувствовать. Но медовый месяц должен быть обязательно, потом, когда родится ребенок, еще долго нельзя будет путешествовать. «Хорошо бы родилась девочка», — пришло в голову Кириллу, и он сам удивился этой мысли. Вроде бы положено хотеть мальчика, вроде бы это нормальное желание для отца. Но Кирилл видел рядом с собой именно девочку, нарядно одетую, кудрявую, веселую. Он будет ее баловать, будет звать своей маленькой принцессой, будет гордиться ее красотой… И будет ее рисовать, рисовать без конца — живую, плотненькую, тяжеленькую!
И тут зазвонил мобильник. Дурацкая мелодия. Ольга ему прислала.
— Cyril, je t’attend, viens immediatement [10] .
— Кто ты? — спросил он, похолодев.
Голос был тот же самый, что и утром на автоответчике. Он не ждал ответа, но послышался тихий смешок, и тот же голос произнес, вкрадчиво и нежно:
— Jackline…
Гудки.
Кирилл отбросил трубку, словно держал в руках ядовитую змею. Мутилось в глазах. Мир, такой ясный и понятный, приобретал черты дешевого голливудского триллера, в нем не было места нормальным человеческим чувствам, обычным эмоциям, не было места здравому смыслу и холодному рассудку. Взгляд искал за что-нибудь зацепиться, но привычные вещи домашней обстановки выглядели холодно и враждебно — скалилась льдистыми подвесками старомодная люстра под потолком, отрешенно сверкало зеркало, и вечер заглядывал в обнаженные окна, как насмешливый соглядатай. И что-то новое, непривычное было в самом воздухе квартиры. С невероятным болезненным трепетом Кирилл понял, что это «что-то» — тонкий запах знакомых, сложных и красивых духов. В эту секунду взгляд его нашел сверкающую точку на журнальном столике, впился в нее, и Кирилл тихо охнул. Маленький одноразовый шприц, наполненный неведомой заботливой рукой, лежал на блюдце. Блюдце было — как успел сообразить Кирилл — из парадного сервиза, который стоял в полном забвении в посудной горке.
10
Кирилл, приходи немедленно, я жду (фр.).
Как загипнотизированный, он сделал шаг. Вот оно. Вот к чему были эти загадочные звонки. Напрасно он придумывал себе оправдания, напрасно измышлял какие-то объяснения всему случившемуся. Есть на свете силы, которым наплевать на здравый смысл. Жаклин вернулась с того света, чтобы увести за собой. Она звонила и смеялась тихо и нежно, она оставила в его доме запах духов, и она заботливо приготовила ему этот шприц — крошечный сосуд забвения, маленькую птичку-колибри, которая присела на фарфоровое расписное блюдце, как на редкий тропический цветок. Но стоит прикоснуться, даже просто сделать шаг — и она вспорхнет, вопьется тонким клювом в голубую дорожку вены на сгибе руки, и придет за этим прикосновением покой, тишина, долгожданная встреча за пределом вечности. Разве не об этом он думал все эти дни, разве не этого ждал?
Он сделал шаг. И еще шаг, уже привычно закатывая рукав рубашки. Мешал плащ, Кирилл сорвал его, бросил на пол. В квартире было тихо, тиканье часов сливалось с гулким, горячим биением крови в висках. Он протянул руку — и опомнился.
В стену полетело блюдце из старинного столового сервиза на двенадцать персон. Что поделать, одной персоне придется обойтись без блюдца. Бедная, как же она? Шприц с отравой закатился под диван. Кирилл опрометью, словно за ним гнались все черти ада, кинулся прочь из комнаты.