Дети Хаоса
Шрифт:
ГЛАВА 25
Ингельд Нарсдор вошла в святая святых храма Веслих, предоставив Сансайе закрыть за ними тяжелую дверь. Они оказалась внутри небольшого пятиугольного помещения, где вокруг центральной бронзовой жаровни могли разместиться не более дюжины молящихся. Поддерживаемый здесь жаркий огонь был еще более священным, чем тот, что пылал в куполе на вершине, поскольку он никогда не гас — многие столетия назад его зажгла сама священная Веслих в легендарном городе Гал. Пол покрывали дорогие ковры. На высоких стенах красовались узоры из зеленых и синих плиток, а в крыше были небольшие отверстия для вентиляции.
Кроме
Сансайя призвала Ингельд, поскольку тоже увидела дитя — предзнаменование, до сих пор доступное только жене сатрапа. В первый раз та разглядела его весной, и очень долгое время больше никто его не видел. Даже Тене не различала его в языках пламени, а зрение у нее безупречное — Ингельд ей и в подметки не годилась.
Когда волнения в ее душе утихли, она взглянула на угли. Лодка, естественно, уплывала. Это был Катрат. Она попыталась разглядеть его получше, но всякий раз ей удавалось увидеть лишь лодку, а часто и того меньше — только парус. Почти сразу же тлеющие угли слегка сместились, и лодка исчезла, хотя Катрат не мог почувствовать ее взгляд, и не знал о своем желании его блокировать. Ингельд не стала пытаться его перебороть. Катрат никогда не имел желания чем-то делиться с другими; чем больше он нуждался в любви, тем энергичнее ее отвергал. Она была счастлива уже тем знанием, что он жив — и удивлялась, что он все еще имеет какое-то отношение к Косорду, поскольку Ингельд перестала видеть его братьев задолго до их смерти.
Приближалось пять лодок, но они были где-то недалеко. Уже несколько дней подряд маленькая флотилия была связана с топором; да, вот он, церемониальный серебряный топор с длинной ручкой и блистающими полумесяцами двух лезвий. Ингельд знала, кто это. Она указала рукой.
— Что ты там видишь?
Тене была близка к трансу — она очень легко в него входила — и вздрогнула.
— Миледи!.. Где? Ой! Птица, миледи.
— Какая птица?
Тене нервно рассмеялась. Она была очень красивой, стройной, светлокожей, сияющей свежестью и юностью. Даже при дневном свете ее красота поражала, а одного взгляда на высокие груди с розовыми сосками, которые ласкали отблески огня, хватило бы, чтобы свести мужчину с ума. И она станет еще прекрасней — за три шестидневки, прошедшие с того дня, когда она принесла последние клятвы Веслих, ее соломенные волосы начали темнеть, а глаза приобрели золотой оттенок.
— Козодой, миледи. Это белая птица, которая водится в горах и похожа на филина.
Ингельд улыбнулась собственным мыслям.
— Это хорошее знамение или плохое?
Тене поразила легкость, с которой Ингельд говорила о знамениях.
— Крестьяне его боятся, миледи.
— Не стану их винить. Я не вижу твою птицу. Но мне удалось разглядеть некое предупреждение. Сколько дней до ее прибытия?
— О ком вы? — Тене еще некоторое время смотрела на угли. — Еще четыре дня, миледи. Пир Укра.
Ингельд переглянулась с Сансайей.
— Поразительно, верно?
— Я ошиблась? — с тревогой спросила
— Нет, дорогая. Просто мы с Сансайей не смогли точно определить срок, а ты смогла. Но я полагаю, что козодой указывает на мою дорогую Салтайю Храгсдор.
Ингельд задумалась о лодках. Не все они полны зла. Новые распоряжения и люди, которых привезет в Косорд Салтайя, сулят городу не только плохое. Ну, а Хорольд, как и следовало ожидать, пришел в ужас, узнав о прибытии сестры.
В углях был и Бенард, шагавший по улице с кислым выражением лица. Дела у него складывались еще хуже, чем обычно. С самой весны, когда он стал появляться в жаровне, Ингельд старалась за ним следить, а потому видела, куда он сейчас направляется. Одна из колдуний Эриандера запустила в него свои когти.
— А там что? — спросила Ингельд.
— Скульптор, — ответила Тене, а Сансайя сказала:
— Селебр.
Ингельд прежде не имела дела с флоренгианками и была поражена изменениями, произошедшими с Сансайей после того, как она стала служить Веслих. Тяжелые локоны окутывали ее плечи, словно пряди, сотканные из красноватого металла, но самое сильное впечатление производило огненное сияние кожи Сансайи; ее соски и ореолы вокруг них казались вырезанными из огромного красного граната и испускали свет, точно факелы в ночи.
А теперь вернемся к ребенку…
— Где он… хотя незачем и спрашивать. — Ингельд снова и снова видела это дитя… Он уже родился и стал не личным знамением, а общим. — Большой здоровый мальчик, — пробормотала она. — Ингельд не видела его мать или место, где щенок родился, но выглядел он крепким, и пламя радостно плясало вокруг него. — Ты его видишь?
— Да, — прошептала Сансайя. — Это благословение для города, миледи.
— Но там так много крови! — вскричала Тене. — Его мать наверняка умерла!
Да! Несмотря на жару в святилище, по коже Ингельд пробежал холодок, а в горле пересохло. Она встала и отошла от жаровни, натягивая на ходу платье.
— Да, очень на то похоже. Как печально! Пожалуйста, продолжай смотреть. Возможно, теперь это смогут увидеть и некоторые ученицы. Дай мне знать, если леди откроет больше.
Озадаченная и встревоженная Ингельд вернулась в свои покои обдумывать увиденное. Она сообщила Хорольду, чтобы он ждал Салтайю на пятый день, и попросила никого не впускать к себе, кроме Тене и Сансайи. Уже почти стемнело. Большинство вечеров Ингельд проводила с будущими невестами, но сейчас все были слишком заняты сбором урожая, чтобы отвлекаться на романтические встречи.
Мысли о жатве напомнили ей стихотворение из книги Магии… Ингельд приоткрыла дверь и попросила слуг, чтобы они впустили Бенарда, если он появится. Она не знала наверняка, что он ее навестит, но ей было необходимо поговорить с этим балбесом, пока его связь с мошенницей нимфой не приведет к непоправимым последствиям.
Разумеется, нимфы полезны — без них одинокие мужчины становились источником постоянных неприятностей, они искали драк, точно олени. Большинство нимф хранили верность идеалам Эриандер, касающимся свободной любви, но некоторые из них с возрастом становились жадными, у них появлялись садистские наклонности, а эта нимфа и раньше наносила оскорбления Ингельд. За несколько дней до отъезда Катрата из города его поймали на краже из дворца золотой тарелки. Тогда Хорольд сделал суровое предупреждение, и змея отпустила свою жертву, но она не заслужила еще одного шанса. Пришло время показать клыки.