Дети Хурина. Нарн и Хин Хурин

Толкин Джон Рональд Руэл

И молвил Турамбар Хунтору:

– Попусту растрачиваем мы убывающие силы. Пока не будем мы уверены, где именно проползет Дракон, бесполезно подниматься выше.

– Когда мы узнаем доподлинно, поздно будет искать дорогу наверх из ущелья, – отозвался Хунтор.

– Истинно говоришь ты, – молвил Турамбар. – Но там, где все зависит от случая, должно случаю и довериться.

Потому остановились они и стали ждать, и видели они из темноты ущелья, как высоко в небе серебристая звезда медленно восходила по тусклой полосе неба; и тогда Турамбар постепенно погрузился в сон, и во сне всю свою волю вложил он в то, чтобы удержаться и не упасть, в то время как черный прилив тащил его вниз, захлестывая ноги.

Внезапно

раздался оглушительный шум, стены ущелья дрогнули, из края в край прокатилось эхо. Турамбар разом стряхнул с себя дремоту и сказал Хунтору:

– Дракон пробудился. Час пробил. Рази глубже, ибо ныне двоим должно биться за троих!

И двинулся Глаурунг на Бретиль, и все случилось почти так, как и надеялся Турамбар. Ибо Дракон медленно и тяжело подполз к краю обрыва и не свернул в сторону, но изготовился перебросить через ущелье массивные передние лапы, а потом подтянуть тулово. Ужасом веяло от него; и перебираться он начал не прямо над тем местом, где затаились Турамбар с Хунтором, а чуть севернее, так что снизу видели они гигантскую тень драконьей головы на фоне звезд; и в разверстой пасти его трепетало семь огненных языков. И дохнул Дракон пламенем, так, что все ущелье озарилось алым светом; и черные тени заметались среди камней; деревья прямо перед ним почернели и задымились, и камни с грохотом покатились в реку. Рывком кинулся он вперед, ухватился могучими когтями за край утеса на противоположной стороне и с натугой начал перебираться через провал.

Вот теперь пробил час явить отвагу и проворство. Хотя Турамбар и Хунтор не пострадали от пламени, находясь чуть в стороне от пути Глаурунга, однако ж им еще предстояло подобраться к Дракону вплотную прежде, чем он переползет через ущелье, или все надежды их пойдут прахом. Засим, презрев опасность, Турамбар вскарабкался вдоль утеса под самое брюхо чудовища, но от нестерпимого жара и смрада зашатался он и непременно сорвался бы, если бы Хунтор, что мужественно поднимался следом, не поддержал его руку.

– Храброе сердце! – промолвил Турамбар. – Удачен был выбор, пославший тебя мне в помощники!

Но не успел договорить он, как огромная глыба сорвалась с вышины и обрушилась Хунтору на голову, и рухнул тот в воду и так погиб – не последний из храбрецов Дома Халет. Тогда воскликнул Турамбар:

– Увы! Горе тому, кого коснется моя тень! Зачем искал я помощи? Ныне один ты, о Победитель Судьбы, что и должен был предвидеть заранее! Так победи в одиночку!

Тогда призвал он на помощь всю свою волю, и всю ненависть к Дракону и его Повелителю, и померещилось Турину, будто внезапно обрел он новую, доселе неиспытанную силу – духовную и телесную; и вскарабкался он по скале, с камня на камень, от корневища к корневищу, пока не ухватился наконец за хрупкое деревце, что росло под самой кромкой обрыва, и хотя верхушку его испепелило пламя, корнями держалось оно по-прежнему крепко. И едва обрел Турин опору в развилке ветвей, прямо над его головою, едва ее не задевая, нависло драконье брюхо и заколыхалось под собственной тяжестью, прежде чем Глаурунг сумел приподняться. Бледное и морщинистое, сочилось оно серой слизью, на которую налип всякий сор; и разило от него смертью. Тогда Турамбар извлек из ножен Черный Меч Белега и нанес удар снизу вверх, вложив в него всю свою мощь и всю свою ненависть, и смертоносное лезвие, длинное и алчное, вошло в плоть по самую рукоять.

Почуял Глаурунг смертную боль и издал пронзительный визг, от коего содрогнулись все окрестные леса, а дозорных у водопада Нен Гирит объял страх. Пошатнулся Турамбар, словно от удара, и соскользнул вниз, и не удержал он в пальцах меча – клинок остался торчать в драконьем брюхе. Ибо в приступе нестерпимой муки выгнулся Дракон всем своим содрогающимся туловом и с усилием

перебросился через ущелье, и там, на противоположной стороне, корчился он и ревел, бил хвостом и извивался в агонии, пока не учинил повсюду вокруг великого разрушения, и, наконец, вытянулся и застыл недвижно в дыму, посреди разоренной пустоши.

Турамбар же, оглушенный и обессиленный, ухватился за корни дерева. Но возобладал он над слабостью, и заставил себя продолжать спуск, и, где сползая вниз, а где соскальзывая, кое-как добрался до реки и вновь бросил вы зов опасной переправе – на четвереньках, цепляясь за что придется, ничего не видя из-за водяных брызг, – пока не оказался наконец на другом берегу и не вскарабкался устало вверх по расселине, по которой спускался прежде вместе со спутниками. Так наконец добрался он до умирающего Дракона, и взглянул на поверженного врага без жалости, и возрадовался душой.

Глаурунг распростерся перед ним на земле с разверстой пастью, однако пламя его выгорело дотла и злобные глаза были закрыты. Вытянувшись во всю длину, лежал он на боку, и Гуртанг торчал из брюха. И воспрял Турамбар душою, и пожелал он вернуть свой меч, хотя Дракон еще дышал, – и если ценил он свой клинок прежде, то теперь стал Гуртанг в глазах владельца дороже всех сокровищ Нарготронда. Так сбылись слова, сказанные при отковке меча – никто не выживет, ни великий, ни малый, ежели вопьется в него это лезвие.

И вот, подойдя к недругу своему вплотную, Турин уперся ногою в брюхо чудовища и, ухватившись за рукоять Гуртанга, изо всех сил потянул меч на себя. И воскликнул он, в насмешку над речами Дракона в Нарготронде:

– Привет тебе, Змий Моргота! Вот и повстречались мы снова! Умри же, и да поглотит тебя тьма! Се – отомщен Турин, сын Хурина.

И выдернул он меч, и черная кровь струей хлынула из раны и окатила его руку, и обожгло ее ядом, и громко вскрикнул Турамбар от боли. Тогда зашевелился Глаурунг, и открыл жуткие глаза, и взглянул на Турамбара с такой злобой, что померещилось тому, будто в грудь ему ударила стрела; и столь велики были потрясение и боль в обожженной руке, что Турин лишился чувств и упал как подкошенный рядом с Драконом, накрыв меч своим телом.

Рев и визг Глаурунга донеслись до людей, ожидавших близ Нен Гирит, и преисполнились они ужаса; когда же увидели издалека дозорные великие разрушения и пожарище там, где Дракон бился в предсмертных муках, подумали они, что чудовище затаптывает и уничтожает своих противников. Тогда воистину пожалели они, что между ними и Драконом – не так много миль, но побоялись уходить с возвышенности, памятуя о словах Турамбара: если Глаурунг одержит победу, то первым делом поползет к поселению Эффель Брандир. Потому в страхе ждали они, чтобы Дракон стронулся с места, и ни у кого не хватило храбрости спуститься к месту битвы и разведать, что происходит. Ниниэль же сидела недвижно, только дрожала всем телом, не в силах унять озноба; ибо едва заслышала она вопль Глаурунга, как сердце замерло у нее в груди и ощутила она, как тьма вновь смыкается вокруг нее.

Там нашел ее Брандир. Он наконец-то добрался до моста через Келеброс – нескоро, падая с ног от усталости; весь этот долгий путь – а до Брандирова дома было по меньшей мере лиг пять – проковылял он в одиночку, опираясь на клюку. Страх за Ниниэль гнал его вперед, а теперь узнал он, что худшие его опасения оправдались.

– Дракон переправился через реку, – рассказывали люди, – а Черный Меч наверняка погиб, равно как и его спутники.

Тогда подошел Брандир к Ниниэли, и понял ее горе, и преисполнился сочувствия, но подумал он все же: «Черный Меч мертв, а Ниниэль жива». И задрожал он, ибо внезапно словно бы холодом повеяло у вод Нен Гирит; и набросил он на Ниниэль свой плащ. Однако слова не шли у него с языка; молчала и она.