Дети из камеры хранения
Шрифт:
— Ты куда? — прошептал он.
— Поссать, — ответил Накакура, но поднялся мимо туалета по лестнице на палубу. Кику занервничал и разбудил Яманэ.
— Яманэ! Накакура хочет слинять. Надо его задержать.
Стараясь не шуметь, Кику встал с койки и полез к люку. Высунув голову, он увидел, что Накакура сидит на корточках в тени капитанского мостика и смотрит на охранника, который спустился на набережную поболтать с полицейским из береговой охраны. Иногда охранник бросал взгляд на судно. Рядом с Кику из люка высунулся Яманэ.
— Накакура, не делай этого! — зашипел Яманэ. Нахождение на палубе ночью приравнивалось к попытке бегства, что означало по меньшей мере автоматическое недопущение к сдаче экзамена по морскому делу. Даже на расстоянии было заметно, как вздымается
— Простите! В клубе моряков началась драка! — закричала она, и вскоре послышался удаляющийся топот. Пока он размышлял, что делать, Анэмонэ вернулась.
— Офицер сказал, что ему нужна ваша помощь, — старалась она убедить охранника поспешить на усмирение вымышленной драки, но так, чтобы он не успел разбудить сменщика. Похоже, это у нее получилось. Надо было шевелиться. Взять Накакура с собой, а потом…
Снова послышались торопливые шаги Анэмонэ. Он услышал, что охранник спрыгнул на дорогу. Кику решил: к чертям Накакура! Если не бежать сейчас, другого шанса может не представиться! Он готов уже был выбраться на палубу, как вдруг Накакура выпрямился и с криком «А-а-а-а-а-а-а-а!» сиганул через поручень в воду. Кику увидел, что в рубке зажегся свет, и укрылся в люке. В следующее мгновение из двери выскочили капитан и инспектор, а на набережной вновь появился охранник. Накакура, производя неимоверный шум, молотил ногами по воде и продолжал орать.
— Поздно! — пробормотал Кику, выползая на палубу.
Луч прожектора высветил Накакура. К этому времени Яманэ и Хаяси тоже выбрались из люка, но заметивший их на палубе охранник подбежал и велел спуститься вниз. Прежде чем нырнуть в люк, Кику увидел над ограждением набережной бледное лицо Анэмонэ. Сообразив, что парень в воде — не Кику, она стала оглядывать палубу и успела заметить отмашку, которую сделал ей Кику, прежде чем исчезнуть в люке. Она вернулась на дорогу к автомобилю и завела мотор. В тот момент, когда охранник захлопнул люк над головой Кику, тот услышал рев удаляющегося «лендровера» и голос капитана:
— Накакура, мать твою так! Хватайся скорее за крюк!
На следующий день отправление судна задержалось на четыре часа из-за допроса в полицейском участке и составления рапорта в Исправительный центр несовершеннолетних. Наказание Накакура было решено отложить до возвращения в Хакодатэ, однако все это время он обязан был провести в тюремном отсеке.
— Я вовсе не собирался бежать, — сказал он Кику, когда тот принес ему ужин.
Накакура рассказал ему, что обожал свою бабушку, а его мать терпеть ее не могла. Мать, бывшая медсестра, красила волосы и пользовалась дезодорантами, запах которых он не переносил. Вчера, во время свидания, мать, отвратно ухмыляясь, сообщила, что бабушка погибла в автокатастрофе, но, «к счастью», у нее была страховка, благодаря которой мать сумела съездить со своим новым дружком на Гавайи. Накакура, опустив голову, объяснил, что единственной целью его побега было убийство матери. Услышав это, Кику с трудом сдержался, чтобы не ударить его. «Из-за тебя, идиот, — подумал он, — сорвался мой побег. Другого шанса не будет. Теперь нас будут стеречь, как коршуны».
«Юё-мару» на большой скорости шел к Хакодатэ. Причиной спешки было не столько опоздание, сколько тайфун, который, вместо того чтобы стихнуть в районе Окинавы, изменил направление движения. Судовой радист постоянно передавал последние метеосводки. Капитан Эда был настроен на то, чтобы, несмотря на опоздание с выходом, вовремя достичь намеченного порта, ибо с той командой, что была на борту, не всякий порт мог дать ему пристанище.
Ливень еще не начался, и от тяжелых туч стало душнее и жарче. Низкое небо напоминало огромную металлическую крышку, покрытую ржавчиной и не способную отражать свет. Первым признаком надвигающегося шторма был вспенивший волны ветер, словно ворвавшийся в узкое пространство между тучами и морем. Сначала согретый жарким воздухом ветер казался теплым и ласковым, но вскоре резко усилился, чуть не сорвал флаги, подхватил сохшие на палубе робы и швырнул их на корму. Когда ветер на мгновение стих, курсанты почувствовали первые признаки морской болезни — казалось, что липкий кожный зуд просачивается внутрь их тел.
Из-за усилившегося ветра капитан, впервые за все путешествие, сам встал за штурвал. Сзади на них стремительно надвигалась свинцовая стена. Шквал настиг их, и корабль резко накренился. Море покрылось белой пеной.
Начался ливень. Он лил откуда-то сбоку, проникал под дождевики, вымочил всех до нитки. Казалось, ливень бичевал людей по голой коже. Всякий раз, когда судно взлетало на высокой волне, у Кику немела шея. Капитан отдал приказ приготовить якорь. Первый помощник велел курсантам спуститься вниз. В трюме они увидели Накакура, который, обхватив грудь руками, со стоном катался по полу. Вонь блевотины ударила им в ноздри. Курсантам было приказано лечь на койки и привязаться к ним, но сильная качка мешала забраться на койку. При очередном сильном крене один из курсантов поскользнулся на блевотине Накакура и упал. Горячий тяжелый воздух врывался в люк. Кику крепко ухватился за койку и попытался на чем-нибудь сосредоточиться.
Дыхание пятнадцати набившихся в тюремный отсек курсантов скоро смешалось с вонью. Казалось, этот мерзкий воздух прилип к коже, и ничего иного они уже не ощущали. У Кику онемела не только шея, но и лицо. Ни его кожа, ни голова ничего больше не ощущали, казалось, работали одни только внутренности. Курсанты валились на пол, стаскивали с коек простыни и запихивали их себе в рот. Кику держался. Его голова превратилась в сильнейший магнит, притягивающий к себе остальные части тела. Словно что-то попало в глотку, стоило чуть-чуть разжать губы, как кислая слюна текла по подбородку. Кику изо всех сил таращился в потолок, боясь, что, если опустит голову, желудок тут же вывалится наружу. Голая лампочка раскачивалась над ним, описывая дикие дуги, оставляя за собой ярко-оранжевый след. На одну оранжевую дугу накладывалась другая, и вот уже над головой Кику мерцала звезда. Потом она гасла и сменялась другой звездой. Кто-то блевал возле его ног. Выписываемые лампочкой узоры становились все более изощренными, и перед глазами Кику плясал теперь рой точек — оранжевых, зеленых, желтых. Разноцветные точки в глазах Кику стали казаться ему яркими ошметками блевотины. Кику захотелось оторвать себе голову-только бы успокоилось остальное тело.
Он с трудом осознал, что кто-то его зовет. Сверху, из люка, доносился голос:
— Куваяма! Яманэ! Хаяси! Наверх! В рубку! Ухватившись за койку, Кику перебрался через спины валяющихся товарищей и пополз к люку. Наверху он увидел, что из всех курсантов на ногах, кроме него, оставались лишь Хаяси, Яманэ и двое из команды механиков. Перебравшись по палубе к рубке, они нашли там первого помощника капитана — без сознания, с раной на голове.
— По местам! — скомандовал капитан и велел одному из них наблюдать за радаром, а другим — определять местонахождение судна с помощью системы «Лоран».
Под носом корабля одна за другой вздымались волны и разлетались на стеклянные нити под порывом ветра, окатывающим всех струями дождя и морских брызг. И все же выбравшиеся наружу курсанты были уверены в том, что наверху — под ветром, волнами и ливнем — куда лучше, чем в затхлом трюме. Здесь, под струями дождя, морская болезнь даже немного ослабла.
— Вот стервец! — пробормотал капитан. Корабль словно застыл на месте. Казалось, самое большее, на что он был способен, — это противостоять пытающимся его раздавить волнам. По радио передали штормовое предупреждение и призыв ко всем судам укрыться в ближайшем порту. Капитан приказал Хаяси определить, какая гавань — ближняя.