Дети из камеры хранения
Шрифт:
— Теперь эта муха подбивает меня на разные гадости: то отрезать кончик языка, то избить девицу цепью по заднице, то схватить микрофон и ублажать тех, кто лезет на сцену. Удивительно, что чем больше подобных глупостей я совершаю, тем более знаменитым становлюсь и тем больше получаю денег. Мне никак не удается избавиться от ощущения, будто меня раскололи пополам… Вот почему мне нужно снова услышать тот звук. Муха мне подсказала, как этого достичь: нужно убить того, кого я больше всего на свете люблю, и тогда я услышу звук. Я должен принести самого любимого человека в жертву и тогда получу то, что мне надо. Я знаю, что она говорит правду. Когда тот извращенец отсасывал у меня, я любил его сильней, чем кого-либо, и
— Ваше время истекло.
Хаси поднялся и направился к двери.
— Спасибо тебе, Кику, — сказал он. — Теперь мне все ясно.
— Время, — поторапливал охранник.
Кику сидел в оцепенении, словно пригвожденный к стулу.
— Пока, Кику. Держись! — бросил Хаси, выходя из комнаты.
— Подожди, Хаси, подожди! — вскочил Кику.
— Куваяма, твое время истекло, — схватил его за руку охранник.
Кику понимал, что должен задержать Нива, но никак не мог вспомнить ее имя.
— Госпожа! — закричал он, и, к его удивлению, она появилась в дверном проеме.
Охранник удерживал Кику за плечо.
— Госпожа, что с ним? Он псих, он сошел с ума. Кто довел его до этого? Кто с ним это сделал?
Вошли еще два охранника, схватили Кику и потащили его. Нива смотрела ему вслед, совершенно сбитая с толку.
«Бедный Хаси, — думал Кику на обратном пути. — Несчастен, как всегда». Ему было невероятно жаль Хаси. Все как всегда. Ничего не изменилось. Толпы чужих людей вокруг, и все учат тебя, что делать. И все при этом лгут. Ничего не изменилось, ровно ничего — с того момента, как ты издал свой первый вопль в камере хранения. Разве что камера стала чуть побольше. В ней появился плавательный бассейн, сад, музыка, обнаженные красотки, домашние животные, музеи, кинотеатры, психушки… но это все та же камера хранения, и, сколько ни рой, все равно упрешься в стену. А если попытаешься на нее влезть, тебя встретят ухмыляющиеся рожи и пинком под зад сбросят обратно. Спихнут назад — в тюрьму, в психушку… Все это ловко прикрыто пальмами в кадках, сверкающими бассейнами, пушистыми щенками, тропическими рыбками, киноэкранами, выставками, гладкой женской кожей. Но за всем этим — непреодолимая стена, бдительные охранники, смотровая вышка. Когда серый туман на миг рассеивается, все становится видно: стена, вышка. Они запугивают тебя до смерти, сводят с ума, но ты ничего не можешь сделать. И когда ты не выдерживаешь, когда страх и гнев заставляют тебя что-то делать, они тут как тут: тюрьма, сумасшедший дом, свинцовая урна для твоего праха. Решение только одно, выход только один: разбить все вдребезги, начать с нуля, послать все к черту…
Кику остановился и обернулся, как будто что-то вспомнил.
— Хаси! — закричал он, рванувшись назад. Охранники схватили его. — Хаси!! Это стучало сердце! Слышишь? Это стучало сердце твоей матери!
Его голос эхом отозвался по коридору.
— Кажется, ты чокнулся, парень! — рассмеялся охранник.
Анэмонэ стояла на молу и смотрела в бинокль, как «Юё-мару» выходит из гавани. «Интересно, как он собирается убежать?» — думала она.
Два дня назад она уволилась из кондитерской. Норико жаловалась, что будет без нее скучать, а четыре других девушки устроили прощальную вечеринку. Они сняли зал в ресторане, и каждая принесла что-нибудь в подарок: набор носовых платков, брелок и прочие мелочи. Норико подарила книгу, завернутую в яркую бумагу.
— Героиня этой книги похожа на тебя, — объяснила она. — Жена писателя, который еще в молодые годы стал богатым и знаменитым. И вот они кочуют с вечеринки на вечеринку, пока она не начинает сходить с ума. Ее зовут Зельда.
— А чем, интересно, она похожа на меня? — спросила Анэмонэ. — Я, возможно, не слишком умная, но и не сумасшедшая. Так чем же?
Норико ненадолго задумалась.
— Ну, во-первых, вы обе красавицы. Ты говоришь, что ты не умная, а я считаю, что ты очень умная. Умная и симпатичная. Но иногда кажется, что тебе недостает чего-то важного — как если бы в кекс забыли положить ванилин. — Норико откусила кусочек желе.
— Но это можно сказать о каждом, — возразила одна из девушек. — Каждому далеко до совершенства, каждому чего-то недостает.
Все согласно закивали.
— Я не это имела в виду, — сказала Норико, предварительно расправившись с желе. — Понимаете, бывают такие девушки, о которых вы думаете, что они плохо выглядят и плохо кончат, но тайно, в глубине души, все равно им завидуете. По-моему, Анэмонэ как раз из числа таких девушек.
— Спасибо, — сказала Анэмонэ, понимая, что это комплимент. — Спасибо. И все же я не сумасшедшая.
Она сделала все, как велел ей Кику. Во-первых, купила для него одежду и спрятала ее в определенном месте возле доков в городе, куда должно было зайти судно. Во-вторых, приобрела большую яхту и, загрузив ее едой, водой и снаряжением для подводного плавания, поставила на причал в известном им обоим месте недалеко от Токио.
Теперь, проследив, как «Юё-мару» исчез вдали, она вытащила из кармашка блузки ключ и, покручивая его на пальце, направилась к своей машине — красному «лендроверу» с приводом на четыре колеса и надписью «Датура» на боку. «Как же он убежит?» — спрашивала она себя, заводя мотор и направляясь в первый порт захода.
Она открыла окна, но нижнее белье все равно было влажным от пота. Деревенские пейзажи витали в воздухе над плавящимся асфальтом. В это время года крокодилы весело молотят хвостами по воде, в это время года она встретила Кику: летом. Книга, которую подарила Норико, лежала рядом на сиденье. Ожидая, когда судно Кику наконец покинет гавань, Анэмонэ заглянула было в книгу, но мелкий шрифт быстро ее утомил, и она ее отложила. Ветер перелистнул страницы, и, остановившись у светофора, Анэмонэ прочла первую попавшуюея строку. Она ей понравилась, и, в ожидании зеленого света, Анэмонэ шепотом повторила: «Серьезные девушки лишены привлекательности, поэтому я не хочу становиться серьезной».
ГЛАВА 29
Нива начала ходить в центр йоги для беременных. В трехнедельный перерыв между гастролями и началом студийной записи следующего альбома Хаси впал в глубокую депрессию, и попытки Нива держать его под контролем довели ее до такого отчаяния, что она стала опасаться выкидыша. Занятия йогой помогали ей бороться со стрессом и бессонницей, не прибегая к снотворному.
Хаси целые дни проводил в полном безделье, валяясь на диване, который перенесли в его затемненную комнату. Время от времени он произносил:
— Кто-то гонится за мной, но зачем убегать, если рано или поздно меня все равно поймают?
Тем не менее он вел себя вполне нормально, не впадал в ярость, никаких признаков того, что он хочет покончить с собой, не было. Он даже ел понемногу, и Нива старалась приучить себя к мысли, что его состояние вызвано чрезмерным изнеможением. Однако господин Д. считал, что Хаси следует поместить в психушку.
— Мы организуем телевизионное шоу прямо из больницы, — сказал он, очевидно волнуясь, как бы известие о невменяемости Хаси не сказалось пагубно на продаже его дисков.