Дети капитана Гранта
Шрифт:
— Что вы говорите, мисс! — воскликнул Джон Манглс.
— Если так, — сказал Гленарван, — то в лице капитана Джона вы несомненно будете иметь большого друга, ибо профессию моряка он ставит выше всякой другой на свете. Даже для женщины он не представляет себе ничего лучшего. Не правда ли, Джон?
— Совершенно верно, сэр, — ответил молодой капитан, — но я все же должен признаться, что, по-моему, мисс Грант более пристало находиться в рубке, чем ставить брамсель. Тем не менее мне было очень приятно слышать то, что она сказала.
— А особенно когда она так восхищалась «Дунканом»… — добавил Гленарван.
— …который этого вполне заслуживает, — заявил Джон Манглс.
—
— Они превосходно устроились там, — ответил Джои Манглс — совсем как дома.
— И они действительно дома, дорогая Элен, — сказал Гленарван. — Ведь эта яхта — часть нашей земли, так сказать уголок графства Думбартон, плывущий по волнам океана. И мы вовсе не покинули нашей родины! «Дункан»— это Малькольм-Кэстль.
— Ну, тогда, дорогой Эдуард, покажите же нам ваш замок, — шутливо промолвила Элен.
— К вашим услугам! — ответил Гленарван. — Но раньше позвольте мне сказать несколько слов Олбинету.
Стюард «Дункана» Олбинет был превосходный метрдотель, усердно и умно исполнявший свои обязанности. Он немедленно явился на зов своего хозяина.
— Олбинет, мы хотим прогуляться перед завтраком, — сказал Гленарван таким тоном, словно вопрос шел о прогулке в окрестностях замка. — Надеюсь, что к нашему возвращению завтрак будет на столе.
Олбинет с важностью отвесил поклон.
— Идете вы с нами, майор? — спросила Мак-Наббса Элен.
— Если прикажете, — ответил он.
— О, майор поглощен дымом своей сигары, — вмешался Гленарван, — не будем же отрывать его от этого занятия. Знаете, мисс Мэри, он у нас неутомимый курильщик — даже и во сне не выпускает изо рта сигару.
Майор кивнул головой в знак согласия. Остальные спустились в кубрик.
Оставшись один на палубе, Мак-Наббс, по своей всегдашней привычке, стал мирно беседовать сам с собой, окружая себя еще более густыми облаками дыма. Он стоял неподвижно и глядел на пенистый след за кормой яхты. После нескольких минут молчаливого созерцания он обернулся и увидел перед собой новое лицо. Если вообще что-нибудь могло удивить майора, то эта встреча, пожалуй, должна была удивить его, ибо появившееся лицо, было ему совершенно незнакомо.
Этому высокому, сухощавому человеку могло быть лет сорок. Он напоминал длинный гвоздь с большой шляпкой. Голова у него была круглая и большая, лоб высокий, нос длинный, рот большой, подбородок острый. Глаза его скрывались за огромными круглыми очками, и неопределенный взгляд их, казалось, говорил о никталопии [23] .Лицо у него было умное и веселое. В нем не было неприветливости тех важных личностей, которые из принципа никогда не смеются, скрывая под личиной серьезности свое ничтожество. Напротив, непринужденность и милая бесцеремонность этого незнакомца ясно говорили о том, что он склонен видеть в людях и вещах их хорошие стороны. Хоть он еще не открывал рта, чувствовалось, что он любит поговорить. Он производил впечатление одного из тех рассеянных людей, которые не видят того, на что они смотрят, и не слышат того, что им говорят. Незнакомец был в дорожной фуражке, обут в грубые желтые ботинки и кожаные гетры. На нем были бархатные коричневые панталоны и такая же куртка с бесчисленными туго набитыми карманами, откуда торчали всевозможные записные книжки, блокноты, бумажники, вообще масса столь же ненужных, как и обременительных предметов. Через плечо у него висела на ремне подзорная труба.
23
Никталопия—
Возбужденное состояние незнакомца составляло любопытную противоположность невозмутимому спокойствию майора. Он вертелся вокруг Мак-Наббса, рассматривал его, кидал на него вопросительные взгляды, а тот, видимо, совсем не интересовался тем, откуда взялся этот господин, куда он направляется и почему он на борту «Дункана».
Когда загадочный незнакомец увидел, что все его попытки разбиваются о равнодушие майора, он схватил свою подзорную трубу — раздвинутая во всю длину, она достигала четырех футов — и, расставив ноги, неподвижный, как дорожный столб, направил ее на линию горизонта, где вода сливалась с небом. Понаблюдав так минут пять, он поставил свою подзорную трубу на палубу и оперся на нее, как на трость; но тут труба сложилась, части ее вошли одна в другую, и новый пассажир, внезапно потеряв точку опоры, едва не растянулся у грот-мачты.
Всякий другой на месте майора хотя бы улыбнулся, но он даже бровью не повел. Тогда незнакомец решил действовать.
— Стюард! — крикнул он с иностранным акцентом и стал ждать.
Никто не появлялся.
— Стюард! — позвал он уже громче.
Мистер Олбинет проходил в эту минуту в камбуз, находившийся под шканцами [24] . Каково же было его удивление, когда он услышал, что его так бесцеремонно окликает какой-то долговязый незнакомец!
24
Шканцы— часть верхней палубы.
«Откуда он взялся? — спрашивал себя Олбинет. — Какой-нибудь друг мистера Гленарвана? Невозможно!» Он подошел к незнакомцу.
— Вы стюард этого судна? — спросил тот.
— Да, сэр, но я не имею чести…
— Я пассажир каюты номер шесть, — не дал ему договорить незнакомец.
— Каюты номер шесть? — повторил Олбинет.
— Ну да. А как ваше имя?
— Олбинет.
— Ну так вот, друг мой Олбинет, — сказал незнакомец из каюты номер шесть, — нужно подумать о завтраке, да не откладывая. Уже тридцать шесть часов, как я ничего не брал в рот, вернее сказать — я проспал тридцать шесть часов, что вполне простительно человеку, который, нигде не останавливаясь, примчался из Парижа в Глазго. Скажите, пожалуйста, в котором часу здесь завтрак?
— В девять, — машинально ответил Олбинет.
Незнакомец пожелал взглянуть на часы, но это заняло немало времени, так как часы он нашел только в девятом кармане.
— Пусть так. Но ведь еще нет и восьми часов! Ну тогда, Олбинет, в ожидании завтрака дайте-ка мне бисквитов и стакан черри: я падаю от истощения.
Олбинет слушал, ничего не понимая, а незнакомец говорил без умолку, с необыкновенной быстротой перескакивая с предмета на предмет.
— Ну, а где же капитан? Еще не встал? А его помощник? Он что, тоже спит? — трещал незнакомец. — К счастью, погода хорошая, ветер попутный, судно идет само собой.
Как раз в ту минуту, когда он это говорил, на лестнице юта показался Джон Манглс.