Дети капитана Гранта

Верн Жюль Габриэль

Часть вторая

Глава I

Возвращение на «Дункан»

В первые минуты все только радовались, что снова встретились. Гленарвану не хотелось омрачать эту радость известием о неудаче поисков.

— Будем верить в успех, друзья мои! — воскликнул он. — Будем

верить! Капитана Гранта нет с нами, но мы совершенно уверены, что разыщем его!

В словах Гленарвана звучала такая уверенность, что в сердцах пассажирок «Дункана» снова затеплилась надежда.

Действительно, пока шлюпка приближалась к яхте, Элен и Мэри Грант пережили немало волнений. Стоя на юте, они пытались пересчитать сидевших в шлюпке. Молодая девушка то приходила в отчаяние, то, наоборот, воображала, что видит отца. Сердце ее трепетало, она была не в силах вымолвить ни одного слова и едва держалась на ногах. Элен, обняв молодую девушку, поддерживала ее. Джон Манглс молча стоял подле Мэри и пристально вглядывался в шлюпку. Его глаза моряка, привыкшие различать отдаленные предметы, не видели капитана Гранта.

— Он там! Вон он! Отец! — шептала молодая девушка.

Однако по мере приближения шлюпки иллюзия рассеивалась. Когда же она была уже саженях в ста от яхты, то не только Элен и Джон Манглс, но и Мэри потеряла всякую надежду. Ободряющие слова Гленарвана прозвучали вовремя.

После первых поцелуев и объятий Гленарван рассказал Элен, Мэри Грант и Джону Манглсу об основных происшествиях, случившихся во время экспедиции, и прежде всего ознакомил их с тем новым толкованием документа, которое предложил проницательный Жак Паганель. Гленарван с большой похвалой отозвался о Роберте и заверил Мэри Грант, что она с полным правом может гордиться таким братом. Он рассказал о мужестве и самоотверженности мальчика в часы опасности и так расхвалил Роберта, что не спрячься тот в объятиях сестры, он не знал бы, куда и деваться от смущения.

— Не надо краснеть, Роберт, — сказал Джон Манглс, — ты вел себя как достойный сын капитана Гранта.

Говоря это, он притянул к себе брата Мэри и расцеловал его в щеки, еще влажные от слез молодой девушки.

Излишне упоминать о том, как сердечно были встречены майор и Паганель и с каким чувством благодарности вспоминали великодушного Талькава. Элен очень сожалела, что не могла пожать руку честному индейцу. Мак-Наббс после первых же приветствий ушел к себе в каюту и принялся там бриться спокойной, уверенной рукой. Что касается Паганеля, то он порхал от одного к другому, собирая, подобно пчеле, сладость похвал и улыбок. На радостях наш географ выразил желание перецеловать весь экипаж «Дункана», и так как он утверждал при этом, что Элен и Мэри Грант являются частью этого экипажа, он начал с них и закончил мистером Олбинетом.

Стюард нашел, что единственный способ, которым он может отблагодарить ученого за любезность, — это объявить, что завтрак готов.

— Завтрак? — воскликнул географ.

— Да, господин Паганель.

— Настоящий завтрак, на настоящем столе, с приборами и салфетками?

— Конечно, господин

Паганель!

— И нам не подадут ни сушеного мяса, ни крутых яиц, ни филе страуса?

— О сударь! — укоризненно промолвил уязвленный стюард.

— Я не хотел задеть вас, друг мой, — заметил, улыбаясь, ученый, — но такова была наша обычная пища в течение целого месяца, и обедали мы не сидя за столом, а лежа на земле или восседая верхом на дереве. Поэтому-то завтрак, о котором вы нам возвестили, и мог показаться мне сновидением, вымыслом, химерой.

— Идемте же, господин Паганель, и убедимся в его реальности, — сказала Элен, будучи не в силах удержаться от смеха.

— Позвольте мне быть вашим кавалером, — обратился к Элен галантный географ.

— Не будет ли каких-либо распоряжений относительно «Дункана», сэр? — спросил Джон Манглс.

— После завтрака, дорогой Джон, — ответил Гленарван, — мы обсудим сообща план нашей новой экспедиции.

Пассажиры яхты и молодой капитан спустились в кают-компанию. Механику дан был приказ держать яхту под парами, чтобы быть готовыми пуститься в путь по первому сигналу. Свежевыбритый майор, а также и другие путешественники, быстро переодевшись, уселись за стол.

Завтраку мистера Олбинета была воздана заслуженная честь. Его нашли чудесным и даже превосходящим великолепные пиршества в пампасах. Паганель по два раза накладывал себе каждого блюда, уверяя, что он это делает «по рассеянности».

Это злополучное слово навело Элен Гленарван на мысль спросить, часто ли случалось милейшему французу впадать в его обычный грех. Майор и Гленарван, улыбаясь, переглянулись. Что касается Паганеля, то он громко расхохотался, откровенно признаваясь в своей слабости, и тут же дал честное слово в продолжение всего путешествия воздерживаться от присущего ему греха. Затем он самым забавным образом рассказал о своей неудаче с испанским языком и о своем глубоком изучении поэмы Камоэнса.

— Впрочем, — прибавил он, — «не было бы счастья, да несчастье помогло», и я не сожалею о своей ошибке.

— А почему, мой достойный друг? — спросил майор.

— Да потому, что теперь я знаю не только испанский язык, но и португальский. Вместо того чтобы говорить на одном языке, я говорю на двух.

— Право, я и не подумал об этом, — ответил Мак-Наббс. — Поздравляю вас, Паганель, от всего сердца поздравляю!

Все присутствующие зааплодировали ученому, занятому едой. Паганель умудрялся одновременно и есть и вести разговор. Но он не заметил кое-чего, не ускользнувшего, однако, от Гленарвана, а именно: того особенного внимания, какое оказывал Джон Манглс своей соседке по столу, Мэри Грант. Легкий кивок головы Элен дал понять мужу, что, действительно, дело обстоит «именно так». Гленарван с сердечной симпатией посмотрел на молодых людей, а затем обратился к Джону Манглсу, но совсем по иному поводу.

— Как совершился ваш переход, Джон? — спросил он.

— В наилучших условиях, — ответил капитан. — Только я должен довести до вашего сведения, сэр, что мы не проходили Магеллановым проливом.

— Вот как! — воскликнул Паганель. — Вы, значит, обогнули мыс Горн, а меня с вами не было!

— Повесьтесь! — сказал майор.

— Эгоист! — отозвался географ. — Вы даете мне такой совет лишь для того, чтобы получить мою веревку.