Дети, которые хотят умереть
Шрифт:
— Повязка есть, — Рита задумалась. — Но, Сингенин-сан, когда ты передумал отчисляться?
— Ты знала? — выдохнул Андрей.
Сквозь ширму пробился громкий смех волка.
«Похоже, самурай, твои мысли услышал бы даже глухой Косолап-кун».
Посвящение
1
Андрей стоял на коленях перед настольной лампой, единственным источником света в кабинете иероглифописания, и видел лишь блеск глаз в темноте. Лампу взяли с учительского стола Ковырялова, включили и поставили под лицо Андрея. Прямой желтый луч слепил,
Полночь еще не наступила. Шли по-прежнему вторые сутки пребывания Андрея в Кодзилькинской школе.
— Начнем ритуал, — произнес знакомый вялый голос. В кружок света шагнул Лис и поставил на пол пластиковый стакан и зеленую коробку с рисунком апельсина и белой надписью: «Сердечный».
— Прости, но обменяться стаканами с оябуном ты не сможешь, — Лис улыбнулся. — Уверен, ты понимаешь причину.
Драный шутник.
Ночью облезлое здание Кодзилькинской школы Катаны превращается в место проведения ученических ритуалов и обрядов. В незапертых классах ученики посвящают новобранцев в кланы, отпевают убитых, просят духов и демонов Извне о благодати, устраивают жертвоприношения. Парты, на которые днем кладут тетради, ночью заменяют сцены для безумных плясок, помосты для пения, жертвенные алтари. Так что ни один ученик не удивится, если утром перед уроками увидит на своей парте плохо вытертую кровь. Или забытый уборщиками ошметок мяса. Или осколки зубов. Свежие царапины на столешнице. Вмятины на толстом пластике от ударов в агонии.
Два ряда блестящих пуговок окружали маленький кружок света: первый, над головой Андрея, был глазами дайме, восседавших на стульях, второй, повыше — глазами стоявших за их спинами сэме.
Заскребли ножки стула по линолеуму, и перед Андреем возник Глеб Лютин с кустистыми бровями и синяком на шее.
Глеб откинулся на спинку стула и свысока посмотрел на Андрея.
— Новенький, — сказал он и сплюнул на пол, — налей в стакан «Сердечный» и положи обнаженный меч на колени.
Лис стоял на краю круга и не двигался. Даже в кругу соклановцев маску формального лидера носил Лютин, а Бесхвостый Лис оставался рядовым сэме. Иллюзия трусов.
Андрей первым делом обнажил катану, и ученику сразу полегчало после перевода из класса обычных мишеней к опасным.
Оранжевая густая жидкость с пузырьками наполнила стакан. Резкий запах прелых фруктов ударил в ноздри, глаза заслезились.
Волк задергался в клетке.
Никакого уважения! Ослепили, отравили кислой бражной вонью, унизили коленопреклонством — да поубивать их всех!
Андрей открыл рот, опустил нижнюю челюсть как можно ниже. Мышцы лица и шеи напряглись, стимулируя кровообращение так, что кленовая краска в артериях избавилась от накопившейся углекислоты, и волчара в клетке уснул.
Увидев зевок Андрея, Глеб резко сдвинул брови к переносице.
— Новичок! — крикнул короткостриженый. — Уже устал?
Волк распахнул веки.
«В твоей выносливости усомнились, самурай, — прошептал зверь, — устрани оскорбление — убей их всех».
Ладонь Андрея обхватила рукоять голой катаны на коленях. Сегун, как часто в
Короткое движение на краю круга — Лис потеребил большим пальцем обрубки.
— Убил оябуна сильнейшего клана, — произнес Лис, — подчинил трех чистоплюев, устрашил Черного Змея одним лишь взглядом, а заодно шугнул Яву-сан — и не проявил усталости до сего мига! — Лис убрал руки за спину, худое тело качнулось с пяток на носки и обратно. — Сингенин-сан, мы поражаемся твоей стойкости.
Лютин скривил губы, но промолчал.
Андрей отпустил рукоять меча. Под ширмой лести Лис признался, что следил за ним весь день. Угрожал? Или просто напомнил о договоре, о рукопожатии пол-урочника назад?
— Повторяй за мной клятву, — сказал Глеб, — слово в слово, буква в букву.
И Андрей послушно стал повторять.
Новые клятвы, новый долг, новые обязательства оплетали Андрея с каждым новым исторгнутым словом. Нет большей несправедливости в мире, чем неоплаченный долг. Нет большего позора, чем солгать словом или делом.
«Я клянусь… я клянусь…» — стучал кончик языка Андрея об небо и зубы, и стук поднимался по черепной коробке вверх, отдавался в сосредоточенном разуме звонкими встречными ударами катан. Отдавался хлестом волчьего хвоста по железной клетке. Отдавался дребезгом разбитых стекол в окнах Михеевской школы за сотни сотен сотен локтей отсюда. Отдавался плачем и криками умирающих детей.
— Я клянусь быть верным клану Охотникова.
Нас воспитали карателями, нас научили убивать за нарушение долга, в первую очередь — самих себя. Если ты не бережешь собственную жизнь, пощадишь ли других? Ответ: никакой пощады.
— Я клянусь не утаивать добычу от клана.
Волк катался по клетке и смеялся.
Из прошлого в черепной коробке Андреясохранилась только зарисовка с качелями, разноцветными клумбами и песочницей под голубым небом.
Больше мне ничего не нужно, остальное — забирайте. А волк сказал сквозь смех: «А как же Амурова-сан?»
— Я клянусь подчиняться старшим дайме и оябуну клана.
Волк брызгал слюной и бил лапами по полу. «И как ты будешь служить Охотникову-цветнику? О, оябун-клумба, разреши оросить влагой лепестки твоих ландышей? Ха! Позволь разрыхлю тебя, великозернистый Почва-сан?»
— Я клянусь не раскрывать тайн клана.
В бывшем клане Андрея, когда ученик решал умереть, то хватал другого члена клана за рукав и говорил: «Куда улетела птичка Хо-Хо?»
Соклановец отвечал: «За колею». Звучало как «заколю». Такой ответ означал согласие отрубить ученику голову, когда он вспорет себе живот.
Если соклановец отвечал: «Я в небо не смотрю», значит, ему поручили срочное дело или еще почему-то он не мог сопроводить решившегося в Путь. Тогда просивший говорил: «На кого покажешь?» Того, на кого показывали, ученик снова хватал за рукав и спрашивал про птичку Хо-Хо.
У каждого клана свои тайные обряды.
— Я клянусь не покушаться на жизни и имущество членов клана.
Я служу клану до тех пор, пока он не нарушит мой Долг чести перед именем. Лучше Лютину-сан больше не называть меня уставшим.