Дети луны.
Шрифт:
От чего я прячусь?
От непонятного.
Взять бы отпуск, да махнуть куда-нибудь подальше… Главный врач так и сделал. А я, я опоздал. Карантин. Разве тайной тропой пробраться?
Ага. Подземный ход проложить, прямо до самого до Черноземска.
Да и кто мне даст отпуск во время карантина? В обычные дни можно больных в соседний район посылать, по договоренности. Когда тот хирург в отпуске, его больные ездят ко мне. Канитель страшная, хирургическому больному не до разъездов, потому в отпуск я не ходил. Зачем? Если останешься в Теплом, то это
Это как инвалидам положили по пятьдесят рублей на санаторий от щедрот государства.
Думал-то я о постороннем, а ноги сами привели к УВД.
Зашел прямо в ракитинский кабинетик и, не здороваясь – виделись уже – положил пакет с клеенчатой биркой на стол.
Ракитин как дремал, так и продолжал дремать. А с виду – работает над документами. Сидит в позе роденовского мыслителя, подперев голову рукой, глаза полуприкрыты, на столе раскрытая папка. Эту его манеру я знал хорошо. Знал также, что система «свой-чужой» у Ракитина включена, и зайди сюда человек, перед которым дремать нельзя, он тут же проснется.
Я сел на стульчик у стены, подальше от раскрытой форточки.
Спит, и пусть. Как знать, что делал прошлой ночью Николай. И уж точно невозможно предсказать, что он будет делать ночью этой. Работа наша такая, работа наша простая…
Я оперся головой о стену. Внезапно сонливость налетела на меня, как налетают чиновники на гуманитарную помощь. Я решил тоже подремать.
Видно, я и в самом деле умотался, потому что когда открыл глаза, в кабинете были и Виталий Резников, и Сергиенко, и, конечно, сам Ракитин. Они сидели вокруг стола, смотрели на клеенчатый ярлычок, принесенный мною, и говорили о чем-то тихо, стараясь не разбудить меня, или же просто из конспирации.
Алый свет, освещавший кабинет, говорил: солнце клонится к закату, значит, проспал я изрядно.
– Выспался? – спросил Ракитин, и, не ожидая ответа, продолжил: – Организм, он чует, когда обедать, когда спать. Вернее, предчувствует.
– Что – предчувствует? – я встал. Ноги затекли. И руки словно пересаженные от какого-нибудь бездельника, такими руками не оперировать, а затылок чесать, и то страшно. И шея того…
– Ты разомнись, разомнись. Зарядочку сделай, наклоны, повороты, вращения… Бессонную ночь предчувствует твой организм.
– Отчего ж непременно бессонную? – я послушался здравого совета и отбил дюжину земных поклонов портрету Феликса Эдмундовича.
– Ты мне что принес? – вопросом на вопрос ответил Ракитин. Типичная манера ведения разговора, присущая работникам уголовного розыска и велосипедистам.
Я коротко рассказал о своем путешествии в подвал.
– Наш человек, – одобрительно сказал Николай. – Храбрый и глупый.
– Почему – глупый? – попробовал обидеться я.
– Вот ты не спросил, почему храбрый, что, собственно, тоже косвенное доказательство… – Ракитин не окончил фразу, махнул рукой.
– А если б оно ждало тебя в подвале? – Виталий спрашивал серьезно, без подвоха.
– Кто – оно? Чудовище? Упырь? Постановление областной думы о взимании платы за пользование пешеходными переходами?
– Вот и с другими так же, если не хуже. Стена неверия. Всяк норовит либо шуткой отделаться, либо в Соколово отправить, надев предварительно смирительную рубашку, – Виталий говорил без горечи, просто констатировал факт.
– Неверия во что? – не отставал я. – В бабу Ягу и Кощея Бессмертного?
– Хватит, – вступил в разговор Сергиенко. – Разводить дискуссии нам сейчас некогда. Даю вводную. Веришь, не веришь, а за тобой, Корней Петрович, охотится маньяк. В маньяков ты веришь?
– Приходится. Чем только я ему глянулся, маньяку?
– Тем, что распотрошил его жертву. Труп из Волчьей Дубраве. Очень он на тебя обиделся. Считает, что ты не в свое дело впутался. Ну, как если б ты картину Шишкина улучшать стал. Маньяки, они ревнивые, гениями себя читают. Теперь он хочет отомстить. На свой манер. Попутно этот маньяк и других не щадит, кто подвернется. Вот так, крайне упрощенно, в первом приближении. Понятно?
– Чего ж не понять, понятно, – я лихорадочно вспоминал. Маньяк? Почему нет? Это собственных Ньютонов земля наша рожает редко, а Чикатил всяких в изобилии. – Только кто этот маньяк?
– Знали бы – взяли бы. Но узнаем и возьмем.
– Возьмем непременно, – подхватил Виталик. – Без всяких церемоний. Жестко и надежно.
– Мы только сегодня додумались, бараньи головы, – самокритично сказал Николай, – после того, как узнали, что ночью на тебя напали. То есть не на тебя, на санитарку, но все равно у твоего дома. А тут еще и бирка с трупа. Один к одному. Ты его шуганул, спецсредство крепкое. Но маньяки, они упорны. Поэтому ночью возможно повторение нападения.
– И вы решили использовать доктора Ропоткина, как живца, – дошло, наконец, до меня.
– Что-то вроде этого, – не смущаясь, согласился Ракитин. – Не возьмем, он на других переключится, неподготовленных, слабых, безоруженных. Совсем плохо будет.
– А если нападет на меня, то хорошо, – съязвил я.
– Очень хорошо, – подтвердил Ракитин. – Просто замечательно. Ты предупрежден – раз. Ты вооружен – два. Ты смелый и хладнокровный – три. И ты с ним уже встречался – четыре. И, наконец, пять: мы придем спасать. Мы будем неподалеку от тебя и, как только маньяк появится, мы его и того…
– Задержим, – быстро сказал Виталий.
– Именно. Задержим, повяжем, и спать уложим.
– Замечательно, – согласился с планом я, – а неподалеку от меня – это как неподалеку? Три метра, тридцать, или три километра? И сколько людей будет задействовано в операции?
– Отвечу по порядку. Лучше всего было бы, конечно, устроить засаду прямо у тебя на квартире. Или, по крайней мере, в самом доме. Но этот э-э… маньяк очень подозрителен и чуток. Возможно, он уже сейчас наблюдает за домом. Поэтому мы будем делать засаду на квартире у меня, – сказал Николай.