Дети луны.
Шрифт:
– У тебя? Зачем?
– От моего дома до твоего двести метров. Если верить лазерному дальномеру – сто девяносто восемь. Я проверял. Это медленным шагом три минуты, а бегом – тридцать секунд. Еще двадцать – спуститься-подняться Из окон моей квартиры твои окна видны очень хорошо и без бинокля. А у меня, как ты знаешь, двадцатикратный морской бинокль с объективами в семьдесят миллиметров, прекрасно все видно в сумерках и при свете луны. Даже если мы проглядим маньяка, и он начнет ломиться в дверь, ты подашь сигнал, и через пятьдесят секунд мы будем у тебя. Уж пятьдесят-то секунд дверь твоя выдержит. Но мы не проглядим. К тому же у тебя есть пистолет. Есть?
Я задрал рубаху.
– Ага, порядок. Что касается числа участвующих в операции – их трое, все перед тобой.
– А не маловато будет?
– А ты прислушайся.
Я прислушался. Ничего не услышал. Совершенно.
– Домой разошлись?
– Обеспечивают герметичность карантина. Весь состав районного отделения внутренних дел, способный держать оружие, патрулирует проселочные дороги или сидит в секретах, чтобы не допустить прорыва периметра.
– Вот, значит, как…
– Именно так, и никак иначе, – он распахнул окно настежь.
Было тихо, словно не только милиция, а и все остальные граждане попрятались по секретам. Стоит убрать промышленные, транспортные шумы, теле– и радиоверещание, что останется? По вечернему времени, дороговизне бензина и обложному карантину транспорт поставили в гараж или кто уж куда придумает, и даже отважная молодежь не гоняет на мотоциклах по улочкам и тропинкам.
Хрюканье поросенка откуда-то издали умилило до слез: стало ясно, что на этой планете мы не одни.
– Вверенное население пребывает в мирном довольстве, – констатирован Николай и закрыл окно, да не кое-как, а на каждый шпингалетик. Какая разница, если на окнах все равно решетки, даже здесь, на втором этаже: чтобы подследственные в горячке чистосердечного признания не выпрыгивали наружу. Всякое бывает.
– И, как я понимаю, мирное довольство нам и следует сохранить? – я постарался ответить легко и весело.
– Будем стараться. Но – тебе пора, знаешь, – Ракитин всем видом показал, что и рад бы поговорить подольше, да обстоятельства не позволяют. – Иди, а мы вослед.
Я и спорить не стал. Правы они. Вечереет. Вечером же, а, особенно, ночью следует быть дома.
– А сигнал? – спросил я уже на пороге кабинета. – Какой сигнал я должен подать?
– Я думал, ты позабудешь.
– Как видишь, нет. Все-таки любопытно, мне запеть «Боже, Царя храни», дать два зеленых свистка или еще что-либо в том же духе?
– Посветить в окно фонариком. И, для подстраховки – фонарики отчего-то портятся в самый неподходящий момент – запустить красную ракету.
– Ракету?
– Сигнальную. Проще не бывает. Открыл окно, дернул за веревочку, и все, запуск осуществлен.
Он вытащил из ящика трубку со шнурком, меньше школьного пенала.
– Ага. Сигнальная ракета. Понятно, – и, спрятав пиротехническое изделие в карман, я пошел. Человек-арсенал. Ракета, пистолет, а дома еще топор и баллон с какой-то гадостью.
А ведь Эрик Соломонович ситуацию предвидел, не зря приглашал меня погостить. Но ведь придется возвращаться. Сейчас, по крайней мере, мне обеспечены наблюдение и подмога.
Я шел быстро, но вечер надвигался еще быстрее. Себе я казался шаром, круглым биллиардным шаром. Не потому, что живот круглый, а просто – катаюсь, как неприкаянный, от борта к борту, никак в лузу не попаду. Либо кий кривой, либо маркер.
Докатился до дома аккурат, когда солнышко коснулось горизонта. Успел. Мимо двери в подвал прошел с опаскою. С опаскою же поднялся по лестнице, багровой от пробившихся сквозь пыльное окошко закатных лучей. Инферно, а не лестничная площадка.
На площадке я разминулся с Володей. Тот спешил в пивную, но не пиво пить, а работать – чинить пивопровод.
В квартире тоже полыхал закат, но уже сквозь окна чистые и большие. Вспомнил, как мыл их особой стекломойной жидкостью двойного назначения: ее еще и пить умудряются. Не летом, летом опасно. Зимой, в мороз берут выстуженный железный прут, а лучше уголок, и по нему пускают стекломой. Всякая дрянь на железо примерзает, а очищенный спирт течет прямо в стакан. Морозная очистка, русский гений.
О стекломойной жидкости я думал специально, чтобы одно воспоминание о ней отбило желание выпить. Не то, чтобы я ее пил, нет, не случалось. Но людей, ее пьющих видел. И совсем не последних людей. Только уподобиться им не желал. А они, те люди, тоже ведь не со стекломоя начинали. С водочки, некоторые даже с коньячка.
Маркиза сидела на спинке дивана и вид у нее был неважный. Похудела, осунулась, шерстка не блестит. Зато глаза сверкают пронзительно, и когти все – наружу.
Я ее снял, вернее, хотел снять со спинки дивана, да не тут-то было. Маркиза фыркнула и предупреждающе подняла правую переднюю лапу. Боевую. Не знаю, оцарапала бы она меня, нет. Проверять не хотелось. Но чувствовал себя я прескверно. Неладно что-то в нашем королевстве, коль кошки на хозяев осерчали. Может, псиной от меня пахнет? Наступил я на песий след и домой занес?
Я проверил воду в маркизиной плошке. Есть вода. Проверил еду. Есть и еда, лучший из кошачьих кормов, купленный у надежного продавца. Поправил когтеточку, висевшую на стене и уже порядком изодранную. Что я еще могу для Маркизы сделать? Колыбельную спеть?
Пользуясь остатками света, я навел порядок на кухне, залил в лампу керосина, вставил в подсвечники – их у меня четыре, фигурные, работы местного мастера, – новые стеариновые свечи. Положил на подоконник сигнальную ракету, Открыл форточку. Проверил фонарик, лампочка светила, как должно. На стол положил пистолет, рядом баллончик с газом. Подумав, газ убрал в карман: в комнате брызгаться – себе хуже. Кто их знает, маньяков, какова у них устойчивость к неизвестным газам. Я рыдать буду, кашлять, сознание терять, а он вдруг нечувствителен? Невеселая тогда меня ждет судьба.
Пистолет тоже газовый, но эффект от него перекрывает возможные неудобства. Сам видел. И что это за патроны такие? Явно не перчик. И не кураре. С огоньком патроны.
Переложив предметы еще и еще – не то, чтобы искал удобство а так, чтобы привыкнуть к ним, – я зажег лампу, вымыл руки с мылом, чтоб не пахли керосином, и стал ждать.
Дом наш самый обыкновенный. Звукоизоляция паршивая, шепота соседей не слышно, но если говорят в полный голос, разобрать можно. Ну, а если начнут кричать, выясняя, куда уходят деньги, получается совершенный эффект присутствия. На счастье, кричали редко, чаще телевизор бубнил за стеной, зато уж до поздней ночи. Но без электричества телевизор не работает.