Дети Мевы
Шрифт:
Я перевёл взгляд на Марику. Эта хитроухая извращенка сидела и, ухмыляясь, смотрела на меня. Юбля, она издевается?
Нандрель прервалась, так и не дав парню кончить. Забрала с протянутой руки Марики что-то типа помады, не прячась, намазала этим губы и впилась ими в губы мальчишки.
Да, с Марикой они, явно, друг друга и без слов понимают. Хотя, чему я удивляюсь, я же видел их тогда в монастыре, вылезающими из одной постели после большой групповухи.
Нандрель отцепилась от парня и, довольно рыкнув, отвалилась на другой угол кровати, предварительно выдернув из-под него одну подушку. Марика перестала на меня пялиться и снова вернулась к происходящему. Она внимательно осмотрела мальчишку. Он жмурился в непонятках. (Я
– Тоби, сядь. Я хочу с тобой поговорить.
Нашла время, ё-моё!
Парень поднялся. Нандрель придвинула его спиной к себе, только не продолжила ласкать, а так, немного дразнила пальчиком, чтобы не расслаблялся.
– Тоби, я как-то говорила уже с тобой. Я хочу вспомнить этот разговор. Давай, я буду начинать историю, и, если ты уже слышал её, ты тут же скажешь мне об этом.
Мальчишка заворожено кивал. Ну, правильно, обалдеешь тут от таких издевательств: то одежду сдирают и облизывают, то истории рассказывают.
– Это серая улица. Холодные шершавые камни, высокие хмурые дома, подпирающие крышами свинцовое небо. Длинная улица, уходящая в бесконечность. Закрытые двери. Дождь. Дробь холодного монотонного дождя. Ты сидишь на земле. Прямо на мерзко мокрой брусчатке мостовой. Мимо тебя проходят люди. Их разношенные ботинки ступают по луже возле тебя, в твоё лицо летят грязные капли, но они не замечают всего этого. Им нет до тебя дела. Высокие бесконечно сердитые люди. Тебе холодно. Ты хочешь есть. Ты давно промок и устал вытирать грязные капли. Ты пытаешься обратить на себя внимания. Но тебя не замечают. Ты кричишь. Но даже сам не слышишь собственного голоса...
Марика остановилась.
– Тоби, я рассказывала тебе эту историю?
Мальчишка ошарашено помотал головой. Юбля, я, честно говоря, тоже был ошарашен. Что-то как-то неуместна её история была для настроения. Хотя какое настроение?! Настроение от этой истории стало противным. Юбля! Даже Нандрель прекратила свои грязные домогательства к парню и, валяясь на подушке, кажется, внимала каждому слову Марики. Тьфу, блин!
– Тогда, может, это была другая история.
Марика на секунду задумалась, внимательно рассматривая мальчишку:
– Гром. Захватывающий, сотрясающий каждую клетку твоего тела, всего тебя, весь мир вокруг тебя – гром. Это шумит могучая река. Тебе не хватает взгляда, чтобы рассмотреть её второй берег, но зато ты до мельчайших деталей видишь её пороги и перекаты. Бушующий поток! Великая, неподвластная человеку стихия. Ледяная пронзительно прозрачная вода, древняя как сама жизнь. Видно каждый камень на неровном смертельно опасном дне. Они огромные эти камни. Они серыми валунами поднимаются из ледяной воды нерушимыми монолитами. Ступня скользит по камню. Нет ничего, за что бы можно было ухватиться. Сильный ветер бросает брызги в лицо. Река грубо окатывает волной. Накрывает с головой. Пальцы бессильно пытаются ухватиться за камни. Но поток слишком сильный…
Марика замолчала, разглядывая мальчишку:
– Я рассказывала тебе эту историю, – она не спрашивала, а утверждала. Парень мотал головой, тихонько всхлипывая. До меня только сейчас дошло, что, как бы несуразно ни выглядело происходящее, это и есть стиль мастера истины, рефрейминг, правка чужих мозгов. Я припомнил, как сам дважды попадал под стиль мастера меча. И то, что тогда стояло перед моими глазами, было очень далёким от реальности. Не факт, что парень понимает сейчас, что всего лишь сидит в комнате перед двумя извращенками. Скорее всего, он как раз в той реке или на той улице под дождём. Юбля! Ладно, я же сам вызвался смотреть!
– Нет? Ты не слышал эту историю? Хорошо, возможно история была не такая.
Марика встревожено наблюдала за мальчишкой.
– Пустыня. Горячая растрескавшаяся земля. Ни единой травинки до горизонта. Сухая, опалённая великим солнцем, проклятая на бесплодие. До самого горизонта, отчаявшаяся, опустившаяся, подвластная всем ветрам. Но прямо тут из мёртвой земли проклюнулся слабый живой росток. Он безысходно раскрывает вялые слегка желтоватые листья безжалостному солнцу, он из последних сил тянется тонкими корнями к воде. Отчаянно цепляется за жизнь… Безнадёжно! Ветер пустыни одним порывом срывает листья. Солнце иссушает чахлый стебель. Скупая земля не даёт влаги. Росток сражается за свою жизнь. Тщетно! Он не должен был родиться здесь. Не здесь! Он здесь не нужен! Глупая случайность занесла его в эти неприспособленные для него земли. Он с рождения обречён на поражение. Фатум! Ты сидишь на земле около этого засыхающего цветка. Проводишь рукой по стеблю, и он рассыпается в пыль прямо у тебя в руках. Горячий ветер обжигает щёки. Безжалостное солнце печёт голову. Ты тоже не приспособлен жить в этом бесплодном мире. Так же, как и этот цветок, ты чужак ему. Бурая ящерица, громко шурша лапами, пробегает мимо. Она часть этого мира. Она создана для него. Она нужна ему…
Мальчишка в голос рыдал.
– Тоби, ты слышал эту историю?
Мальчишка судорожно кивнул. Марика в полголоса выругалась. Потом сделала знак Нандрель, и та ловко перехватила парня. Минута, и он обмяк на руках. Марика встала:
– Блин! Глупо было, конечно, надеяться, что он на речку попался, он хоть и не особо сильный физически, но даккарец… А настолько бы всё проще было!
Марика задумчиво повернулась к Нандрель.
– Ты узнала антуражку?
– Да, конечно, это «Несвоевременность, ненужность». Коронный вариант, который ты стянула у Морок.
– Точно! Теперь осталось найти для этого мальчика его своевременность… Думаю, после обсуждения ты сможешь закончить без меня. Вариант очень типовой.
Я замахал руками:
– Как я понимаю, сеанс прекращён? Почему? Что с пацаном?
– Прекращён, да. Надо подумать. Мальчик пока поспит.
– Объясни мне, что это было, и в чём проблема?
– Что было? Я не помню, как вмешивалась в сознание этого мальчика, и, соответственно, не помню, что именно я делала. Но нам повезло. Я была не особо изобретательна и использовала один из своих любимых приёмов, с одной из своих любимых сказок. В душе каждого, даже самого сильного человека, есть страхи. В определённом состоянии я могу растянуть этот страх в необъятную пропасть, существование которой просто бы уничтожило разум. Эту пропасть я закрываю тем, что нужно мне. Некоторой аксиомой. Так, как эта аксиома спасает разум от разрушения, человек не только не отторгает такую мысль, а наоборот, он находит ей дополнительные подтверждения, сживаясь с ней. Это и есть одна из моих любимых техник рефрейминга: «Спасательный круг», – тут она стала серьёзной.
– В мозгах этого мальчика пропасть, страх, что он не нужен никому, что его появление в этом мире случайно, несвоевременно и бесцельно. Сейчас эта пропасть закрыта довольно грубой истиной, что смысл его существования быть полезным мне… – Марика хмыкнула. – Теперь о том, как вернуть всё назад. Я легко могу убрать свою аксиому. Но пропасть того самого страха останется, и её надо будет закрыть чем-то другим. Другой аксиомой, другим спасательным кругом, заточенным под этот страх.
Я немного ошарашенно пялился на Марику. Юбля! А я думал, что магия – это когда махнул руками, и всё: «Пшик!»… А тут какие-то страхи, мысли…
– А почему речка была бы проще?
Марика рассмеялась:
– Речка - это антуражка страха собственной слабости перед неизмеримо сильным миром. Если бы его страхом была слабость, я бы просто внушила ему мысль, что Даккар целиком очень силён, и нужно просто держаться вместе со всем Даккаром.
– А та, где были улица и дождь?
– Я обычно называю её «Про щенка». Это страх одиночества. Страх быть брошенным всем миром, никому ненужным, как бездомная дворняга.