Дети нашей улицы
Шрифт:
Арафа кивнул, соглашаясь, и управляющий продолжил:
— Надо изготовить как можно больше волшебных бутылок!
— Разве недостаточно того, что у тебя есть? — осторожно спросил Арафа.
Управляющий улыбнулся, еле сдерживая злость.
— Не разумно ли будет иметь хороший запас?
Арафа не ответил. Его охватило отчаяние. «Неужели так быстро пришла моя очередь?» — спросил он себя.
— Господин управляющий! Если я стесняю вас, разрешите мне покинуть улицу навсегда.
Управляющий притворился, что обеспокоен.
— Что ты такое говоришь?!
И Арафа ответил ему откровенностью:
— Я понимаю, что моя жизнь зависит оттого, насколько я тебе нужен.
Управляющий
— Не думай, что я недооцениваю твой ум! Признаюсь, ты правильно мыслишь. Но с чего ты взял, что мои потребности ограничиваются бутылками? Разве ты не в силах с помощью своего волшебства изобрести другие чудеса?
Но Арафа продолжил начатую мысль, сказав сухо:
— Я не сомневаюсь, что именно твои люди открыли всем, какие услуги я тебе оказываю. Но ты должен помнить, что твоя жизнь также зависит от меня…
Управляющий угрожающе нахмурился, но Арафа решительно продолжил:
— Сегодня у тебя нет надсмотрщиков. Вся твоя сила заключается в бутылках. Пока они у тебя в избытке. Но если завтра со мной что-нибудь случится, послезавтра ты последуешь на тот свет за мной.
Внезапно управляющий, как зверь, набросился на него, схватил обеими руками за шею и сдавил так, что сам задрожал всем телом. Однако тут же ослабил хватку, убрал руки, изобразил улыбку, в которой сквозила ненависть, и выдавил:
— Смотри, до чего довел меня твой злой язык! А ведь нам незачем враждовать. Мы оба можем наслаждаться победой и жить спокойно.
Арафа глубоко вздохнул, чтобы перевести дыхание, а управляющий продолжил:
— В моем доме не бойся за свою жизнь! Я буду оберегать ее как свою собственную. Ты будешь пользоваться всеми благами, но не забывай о своем волшебстве, плоды которого важны для нас обоих. И знай! Тот, кто задумает предать другого, погубит себя!
Когда Арафа, вернувшись в свой новый дом, передавал этот разговор Аватеф и Ханашу, они слушали его нахмурившись. Было очевидно, что всем троим в их новой жизни недостает спокойствия. Однако за ужином, где стол ломился от яств и благородных вин, они позабыли о своих тревогах. Впервые Арафа громко смеялся, а Ханаш хохотал так, что сотрясался всем телом. Они поплыли по течению жизни и прежде всего оборудовали лабораторию в комнате за залом. Арафа старательно записывал в тетрадь символы, которые они обговорили с Ханашем и которые были понятны только им двоим. Однажды за работой Ханаш сказал Арафе:
— Мы как в тюрьме!
— Потише. И у стен есть уши, — предостерег его Арафа.
Ханаш злобно оглянулся в сторону двери и продолжил шепотом:
— Разве нельзя изобрести новое оружие, с помощью которого мы неожиданно нанесем ему удар?
Арафа обиженно ответил:
— С этими слугами под боком испытать его так, чтобы никто не прознал, не получится. От него ничего не утаишь. Даже если расправимся с ним, нас тотчас же растерзают разъяренные жители улицы.
— Зачем же тогда работать с таким рвением?
— А больше ничего не остается, — вздохнул Арафа.
После обеда Арафа наведывался к управляющему, чтобы составить ему компанию и выпить. А вечером возвращался домой, где в саду или в беседке его ждал Ханаш с уже дымящимся кальяном, заправленным гашишем. Они никогда не слыли гашишниками, но со временем пристрастились. Их заставила скука. Даже Аватеф научилась курить. Они пытались избавиться от страха, отчаяния и тяжелого чувства вины, стараясь не вспоминать о том, какие радужные надежды питали в прошлом. У мужчин, в отличие от Аватеф, по крайней мере было занятие. Она же ела, пока не наедалась, спала, пока ей это не надоедало, проводила время в саду, наслаждаясь его красками, пока ей это не опостылело. Она понимала, что живет той жизнью, о которой мечтал Адхам. Но какой тяжелой она оказалась! Сейчас Аватеф не понимала, как можно было стремиться к такому существованию. Возможно, она чувствовала бы себя иначе, если бы не была узницей и ее не окружали злоба и презрение. Но ей суждено до конца оставаться взаперти и ощущать на себе ненавистные взгляды. Выхода не было, и она нашла его в гашише.
Однажды Арафа задержался в доме управляющего, и Аватеф решила дождаться его в саду. Уже взошла луна, а она сидела в ожидании, слушая, как качаются ветви и квакают лягушки. Вдруг ее внимание привлек шум отворяющейся двери. Она приготовилась уже встретить Арафу, как вдруг услышала шорох одежды — кто-то вышел из подвала. Со своего места в лунном свете она разглядела силуэт служанки. Та, не замечая Аватеф, подошла к двери. Арафа зашел, покачиваясь. Служанка отступила к стене гостиной, Арафа последовал за ней. И хотя их скрыла тень, Аватеф поняла, что они слились в объятьях.
109
Аватеф взорвалась. На ее месте так поступила бы каждая женщина с улицы аль-Габаляуи. Она, как тигрица, набросилась на обнимающихся и ударила Арафу кулаком по голове. Тот, не понимая, что происходит, попятился, закачался, потерял равновесие и упал. Аватеф вонзила свои ногти служанке в шею и так толкнула ее, что крик женщины нарушил ночную тишину. Поднявшийся тем временем Арафа не осмеливался вмешаться в драку. На крик спешно прибежал Ханаш, а за ним слуги. Сообразив, в чем дело, он отпустил слуг, всеми силами постарался утихомирить женщин и отвел выкрикивающую ругательства и проклятья Аватеф в дом. Шатаясь, Арафа добрался до беседки, откуда открывался вид на пустыню, рухнул на циновку и в полузабытьи вытянул ноги, опершись головой о стенку. Вскоре к нему подошел Ханаш и молча сел напротив. Ханаш бросил на Арафу беглый взгляд, потом уставился в землю и сказал:
— Рано или поздно это должно было случиться.
Арафа поднял на него виноватые глаза, но тут же отвел их.
— Разведи огонь! — попросил он.
Почти до самого утра они оставались в беседке. Служанку выгнали, а на ее место взяли другую. Аватеф казалось, что сама атмосфера дома дышит соблазнами. Каждый шаг мужа она стала толковать превратно. Излишняя подозрительность отравляла ей жизнь. Она потеряла последнее из утешений, которое скрашивало ее наполненную страхами жизнь в заточении. Она не чувствовала, что этот дом ее и что ее муж принадлежал ей. Днем он был таким же пленником, а вечером отправлялся в дом, полный разврата. Где тот Арафа, которого она любила? Который взял ее в жены, бросив вызов Сантури? Который подвергал опасности собственную жизнь ради улицы? Которого она считала одним из тех мужей, чьи имена воспевают поэты? Сегодня он такой же подлец, как Кадри или Саадалла. Жизнь рядом с ним превратилась в ужасную пытку, страхи не давали ей спать. И однажды, вернувшись из дома управляющего, Арафа не обнаружил жены. Привратник сказал ему, что она ушла, как стемнело, и с того времени не возвращалась. Дыхнув на привратника алкоголем, Арафа спросил:
— Куда она могла пойти?
Ответ дал Ханаш, который с сочувствием сказал:
— Если она не покидала улицы, то она у своей старой соседки Умм Занфаль, торговки вареньем.
— Женщины не ценят хорошего обращения! Уж это известно жителям нашей улицы. Не пойду за ней, пока она, раскаявшись, сама не придет! — рассердился Арафа.
Но Аватеф не возвращалась. Прошло десять дней. И тогда Арафа решил ночью незаметно от посторонних глаз отправиться к Умм Занфаль. Выбрав момент, он выскользнул из дома в сопровождении Ханаша. Но, не пройдя и нескольких шагов, они услышали за спиной шум и, обернувшись, увидели двух слуг.