Дети нашей улицы
Шрифт:
Изумление сошло с лица Хамуды, и вместо него появилась глупая злорадная улыбка. Габаль продолжал стучать в дверь, пока жильцы, а также соседи не пооткрывали окна и не высунулись Хамдан, Атрис, Далма, Али Фаванис, Абдун, поэт Радван и Тамархенна. Радван спросил с усмешкой:
— Что угодно господскому сыну?
— Ты с нами или против нас? — спросил Хамдан.
— Его прогнали, вот он и просится обратно к своим грязным родственникам! — прокричал Хамуда.
— Тебя действительно выгнали? — нетерпеливо переспросил Хамдан.
— Откройте дверь, дядя Хамдан! — тихо проговорил Габаль.
Тамархенна издала радостный крик:
— Твой отец был хорошим человеком, а мать честной женщиной!
— Поздравляю:
— А что твоя мать? Веселые ночки в султанских банях проводила? — рассердилась Тамархенна.
Она поспешила захлопнуть окно, и камень, пущенный Хамудой, со стуком ударился о ставни, что вызвало ликование мальчишек, прятавшихся по углам. Дверь открылась, и Габаль вошел навстречу влажному воздуху, который оказался непривычно затхлым. Родственники встретили его объятьями и наперебой приветствовали добрыми словами. Однако теплая встреча была испорчена ссорой, доносившейся из дальнего угла двора. Даабас накрепко сцепился с неким Каабальхой. Габаль подошел к ссорящимся и протиснулся между ними.
— Вы ссоритесь, когда они держат нас взаперти?! — спросил он строго.
Прерывисто дыша, Даабас ответил:
— Он стащил кастрюлю картошки с моего окна.
— Как тебе не стыдно! Ты видел, как я воровал? — закричал Каабальха.
— Чтобы заслужить милость Всевышнего, вы должны быть милосердны друг к другу! — прикрикнул на них Габаль.
Но Даабас был настроен решительно.
— Моя картошка у него в брюхе, и я своими руками разорву это брюхо, чтобы ее вытащить.
Поправив шапочку, Каабальха сказал:
— Клянусь богом! Я не ел картошки с прошлой недели.
— Да ты единственный вор в этом дворе!
— Не суди, не имея доказательств! Так поступает с вами Заклат, — сказал Габаль.
— Надо проучить его. У него руки длинные, как у его матери! — вскричал Даабас.
— Даабас, да ты сам — сын торговки редисом! — ответил ему Каабальха.
Даабас прыгнул в сторону обидчика и ударил его. Каабальха не удержался на ногах, по его лбу заструилась кровь. Не обращая внимания на уговоры присутствующих, Даабас принялся избивать противника. И продолжал, пока Габаль не вышел из себя, не схватил его за горло и не сдавил. Напрасно Даабас пытался вырваться из его хватки.
— Хочешь убить меня, как убил Кодру? — прохрипел он.
Габаль с силой оттолкнул его, и Даабас, ударившись о стену, уставился на него полным ненависти взглядом. Остальные же переводили глаза с одного на другого, не веря: неужели это Габаль расправился с Кодрой? Далма бросился целовать Габаля, Атрис же воскликнул: «Благослови тебя Бог, лучший из Хамданов!»
— Я убил его, заступившись за тебя! — с обидой ответил Габаль Даабасу.
— Может, ты вошел во вкус? — понизил голос Даабас.
— Неблагодарный! Не стыдно говорить такое? — обратился Далма к Даабасу и тут же потянул Габаля за рукав: — Оставайся здесь моим гостем… Господин Хамдан!
Габаль последовал за Далмой, чувствуя, как бездонная пропасть разверзается у него под ногами.
— А бежать отсюда никак нельзя? — шепнул ему Габаль на ухо.
— Боишься, что тебя выдадут? — обиделся Далма.
— Даабас глупец.
— Да, но не подлец.
— Боюсь навлечь на вас беду.
— Если хочешь, — уверенно заявил Далма, — я помогу тебе бежать. Но куда тебе податься?
— Пустыня большая, ни конца, ни края.
33
Габалю удалось бежать только под утро. Когда все спали глубоким сном, он перебирался с крыши на крышу, пока не очутился в аль-Гамалии. Оттуда в потемках он добрался до аль-Даррасы и повернул в пустыню. Когда при бледном свете звезд он дошел до скалы Хинд и Кадри, бороться со сном уже не было сил, он был измотан длительным бодрствованием. Габаль лег на песок, накрывшись накидкой, и заснул. С первыми же лучами солнца он открыл глаза и сразу поднялся, чтобы успеть дойти до горы раньше, чем появятся прохожие. Однако прежде чем он двинулся в путь, взгляд его остановился на месте, где он похоронил Кодру. При виде этого места он вздрогнул, во рту у него пересохло, и, теряя над собой контроль, побежал прочь. Габаль убил злодея, но что-то гнало его от этого места. В голове промелькнуло: «Мы не созданы для того, чтобы убивать, но загубленных нами не счесть». Про себя Габаль удивился, что не нашел другого места для ночевки, кроме того, где закопал убитого! Нахлынуло желание уйти подальше отсюда. Ему нужно навсегда распрощаться с теми, кого он любит, и с теми, кого ненавидит, — матерью, Хамданами, этими надсмотрщиками. Он достиг подножия аль-Мукаттама и в страшном отчаянии повернул на юг к рынку, куда должен был прийти после рассвета. Обернувшись, он долго вглядывался в пустыню и, постепенно успокоившись, произнес: «Теперь нас разделяет пустыня».
Он стоял на рынке аль-Мукаттама — небольшой площади, где сходились улицы. Здесь было очень шумно, и голоса людей смешивались с криками ослов. Судя по всему, приближался праздник. На рынке было полно прохожих, торговцев, зевак, дервишей и факиров, хотя настоящая жизнь должна была начаться здесь после заката. Его глаза разбегались, в этом людском водовороте было трудно удержаться. Чуть в стороне он заметил хижину из листов жести, вокруг нее расставлены деревянные стулья. И хотя это была жалкая забегаловка, ничего лучшего на рынке не найти, поэтому здесь было полно посетителей. В изнеможении он направился к свободному стулу и рухнул на него. К нему подошел сам хозяин, выделив по внешнему виду Габаля среди других посетителей, ведь на нем была красивая галабея, дорогие сапоги и высокая чалма на голове. Попросив стакан чая, Габаль принялся наблюдать. Его внимание привлекла суматоха у колонки с водой. Люди толпились, пытаясь набрать воды в свои посудины. Это была, скорее, не толчея, а жестокая битва со своими жертвами. Крики становились громче, раздались проклятия. Затем в самой гуще тонким голосом завизжали две девушки и, спасаясь, с пустыми ведрами вырвались из давки. Обе были одеты в светлые галабеи, спускающиеся от шеи до самых пят, оставляя открытыми лишь их прелестные юные лица. Габаль взглянул на ту, что была пониже. Не задерживая на ней взгляд, посмотрел на другую и не смог оторваться от ее черных глаз. Девушки подошли к свободному месту рядом. Стало очевидно их сходство, только одна была несравнимо красивее другой. Очарованный Габаль подумал: «Как она прекрасна! Ничего подобного на нашей улице я не видел». Они остановились, чтобы поправить выбившиеся из-под платков волосы, поставили ведра вверх дном и присели на них. Та, что была ниже ростом, спросила с обидой в голосе:
— Как же теперь набрать воды в этой давке?
Красавица ответила:
— Что поделаешь? Праздник. Отец уже рвет и мечет, наверное.
Не сдержавшись, Габаль вмешался в их диалог:
— Что же он сам не пришел за водой?
Обе девушки недовольно обернулись, но так как внешность Габаля производила благоприятное впечатление, они успокоились и ограничились тем, что ответили ему:
— А тебе какое дело?! Разве мы тебе жаловались?
Габаль обрадовался, что они вступили в разговор, и поспешил извиниться:
— Я только хотел сказать, что накануне праздника в такую давку должен лезть мужчина.
— Это наша обязанность, у отца тяжелая работа.
Габаль улыбнулся:
— А чем занимается ваш отец?
— Это тебя тоже не касается.
Не обращая внимания на то, что люди стали коситься на него, Габаль встал и вежливо предложил:
— Давайте я наберу вам воды.
Та, на которую он положил глаз, отвернулась со словами:
— Мы не нуждаемся в твоей помощи.
Но ее сестра оказалась смелее: