Дети неба / Дети Солнца
Шрифт:
За мгновение до удара о землю я остановил свое тело, зависнув неподвижно в воздухе. Свет был здесь, в нескольких метрах от меня. Я и это облако алого сияния оказались в центре круга, который сформировали мои братья. Они стояли на четырех лапах, оскалившись и издавая гортанный рык. Все были поглощены близостью жертвы, каждый из них уже чувствовал привкус теплой горьковатой крови. Я знал их чувства, как свои. Я мог читать их мысли, и жажда крови дурманила меня не меньше. Я опустился на землю. Облако света сжалось и стало плотнее.
Я медленно пошел навстречу пульсирующему сиянию. С каждым моим новым шагом оно становилось тусклее. Бесформенное и бурлящее до этого, сейчас оно начало принимать
Все это из раза в раз повторялось. Каждый раз свет принимал один и тот же облик, опять и опять пробуждая в моей памяти отголоски боли и отчаяния. Свет погас, облако закончило изменяться, и теперь передо мной возвышалась высокая широкоплечая фигура, одетая в темно-коричневый плащ. Мое тело двинулось почти бесшумно, совершив набор привычных действий. Оттолкнулся, взлетел, приземлился уже на грудь жертвы. Обхватил руками остроухую голову. И вот наступил мой любимый момент в этом заученном процессе. Приблизив свое лицо почти вплотную к лицу жертвы, я наслаждался непониманием и растерянностью, так откровенно считывающимися со знакомых черт. Я знал его, но не мог вспомнить, кем он был для меня. Но это было не важно, важна была лишь ненависть, сжигающая мои внутренности.
В устремленных на меня глазах родился страх, созерцание которого на короткое мгновение подарило моей душе успокоение. А потом, упираясь ногами в грудь жертвы, одним отточенным до безупречности движением я сорвал голову с широких плеч. Мощный поток горячей крови ударил мне в лицо. Обезглавленное массивное тело подо мной покачнулось и рухнуло на землю. Едва успев отпрыгнуть в сторону, я стоял на земле, чуть в стороне, всматриваясь в удивленное выражение лица, застывшее на сжимаемой в моих руках голове. Ненависть приняла кровавое подношение, и сейчас внутри меня стало тихо и пусто.
Вглядываясь в безжизненные глаза, я пытался найти причину моей ненависти и жажды мести. Ничего. Холодное безразличие пришло на смену огню, столь беспощадно сжигающему мои душу и разум несколько секунд назад. Из навалившегося оцепенения меня выдернули звуки борьбы. Обезумев от запаха свежей крови, собратья грызлись над останками добычи. Один из них уже валялся с порванной глоткой. Струйка серого праха поднималась от его застывшего тела. Стало мерзко и гадко. Поняв, что все еще держу остывающую голову, размахнувшись, швырнул ее прямо в кучу вцепившихся друг в друга братьев. Один из них ухитрился поймать ее на лету, но тут же был сбит с ног и затоптан. Я отвернулся и пошел прочь по дорожке, которая шла вдоль здания. Синие сияние, что освещало для меня окружающее пространство, угасло. Тьма обступила меня. Но я чувствовал мир так, словно он был моим телом, и продолжал идти, обходя, карабкаясь, прыгая. Я шел до тех пор, пока визг дерущихся за остывающую плоть зверей не потерялся в шорохе падающего в небо праха.
Я лежал на крыше одного из многих зданий, устремив взгляд во тьму, затопившую меня и этот безмолвный город.
Где-то совсем рядом, я скорее почувствовал это, чем услышал, кто-то подкрадывался, изо всех сил стараясь не выдать своего присутствия. Едва заметив, я уже знал кто это — мой соплеменник и друг.
Ни у кого из моих братьев не было имени. Мы просто знали друг друга. Но его я в шутку прозвал Мыслижуй. За то, что, в отличие от остальных, он все же пытался думать словами, хотя, получалось это крайне плохо.
Его тягучие мысли неповоротливого разума вторглись в мое сознание. Их трудно было понять, но чувства, привязанные к этим мыслям, были настолько четкие и яркие, что я невольно улыбнулся. Это были восторг от долгожданной встречи, привязанность, нетерпение и удовольствие от задуманной шалости.
Он хотел застать меня врасплох. Это было нашей с ним игрой. Решив подыграть, я не шевелился вплоть до того момента, когда Мыслижуй оттолкнулся упругими лапами и полетел в мою сторону. Тогда я быстро перевернулся через голову и проскользнул под приземлившимся зверем. Брат недовольно заворчал, поймав растопыренными руками воздух. Волна бесконечного разочарования вторглась в мое сознание, и я даже почувствовал себя немного виноватым.
Детская непосредственность и ранимость Мыслижуя часто ставили меня в тупик. Ведь эти качества никак не вязались с его устрашающей внешностью. Я постоянно вижу их и, по идеи, должен был давно привыкнуть. Но до сих пор внешность собратьев пробуждала страх, живущий где-то на самом дне моего сознания.
Возможно, виной тому были их глаза, светящиеся безумием из черных провалов глазниц. Или их лица, представлявшие собой оголенный череп — словно застывшие маски смерти. Да и вообще все в них было как-то неправильно. Массивные челюсти несли на себе по три ряда, выступающих вперед, острых, изогнутых зубов. Несмотря на то, что на лице плоть отсутствовала, тело же было покрыто выдающимися из-под серой кожи мускулами. Кожа была склизкая, местами покрытая чешуей, а местами поросшая жесткой, словно щетина, шерстью. Копна длинных жестких волос покрывала голову и плечи, спускалась вдоль позвоночника и, начиная с середины спины, превращалась в тонкую линию, медленно сходящую на нет. Мои братья пользовались своими руками для быстрого передвижения, ловко скользя над поверхностью земли. Вертикально, на ногах, они передвигались очень редко, предпочитая пользоваться всеми четырьмя лапами. Они никогда не говорили и не думали. Я улавливал лишь их эмоции и желания — страх, ярость, голод, насыщение. Но Мыслижуй резко отличался от них своими упорными стараниями мыслить словами и образами, и неуемным желанием поговорить со мной.
Сейчас я чувствовал — он пытается справиться с разочарованием от очередной неудачной попытки поймать меня. Движимый чувством вины, я произнес:
— Ну, брось, Мыслижуй, ты же знаешь, я слышу твои мысли. Ты слишком громко думаешь.
Я знал, насколько мой друг любил, когда я с ним разговариваю не мыслями, а голосом. Он замер, разочарование мгновенно сменилось крайней степенью восторга. Мыслижуй медленно произносил про себя слова, сказанные мной, стараясь понять их смысл и запомнить. Снова и снова повторяя услышанное, он словно пережевывал каждое слово. Ему нравилось прозвище, которым я его называл. Брат уже давно научился узнавать его среди услышанных слов. И сейчас, медленно повторяя знакомое слово, немного гордился, зная, что это его имя.
— Мыслижуй грхомфхко дхумфаетх, — неповоротливый язык не был приспособлен для воспроизведения речи, поэтому слова получались исковерканными до неузнаваемости. Но это мне абсолютно не мешало, ведь я слышал его мысли, а в них произношение Мыслижуя было почти идеальным.
— Мыслижуй грхомфхко дхумфаетх, — он выбрал эти слова и повторил их с особым удовольствием, и я понял, что моя похвала достигла цели. Забыв о своей неудаче, Мыслижуй уселся поудобнее и стал вспоминать слова, чтобы начать диалог.
Я опять невольно улыбнулся. Общение с другом приносило мне радость и облегчение, будто тысяча тонн невидимого груза сваливались с моих плеч. Я терпеливо ждал, когда Мыслижуй произнесет слова, которые он уже собрал в предложение. Брат еще раз повторил составленное предложение про себя, чтобы удостовериться в его правильности.
— Ты охххотшилфся сс брратшьямфи? — сумев придать сказанному вопросительную интонацию, Мыслижуй преисполнился гордости за свой успех. Но торопливо откинул это чувство и весь сосредоточился на слухе, чтобы не пропустить ни одной буквы из моего ответа.