Дети Ноя
Шрифт:
Я заканчиваю эту повесть на террасе, в тени, и передо мною простирается целое море олив. Вместо того чтобы предаться послеполуденному отдыху вместе с остальными, я предпочел не избегать жары, ибо солнце привносит радость в мое сердце.
Со времени этих событий прошло пятьдесят лет. В конце концов я отпраздновал свою бар-мицву, унаследовал дело отца и не обратился в христианство. Я с увлечением изучал религию моих отцов и передал ее моим детям. Однако встреча с Богом так и не состоялась…
Ни разу за всю мою жизнь еврея — сначала благочестивого, а затем равнодушного — мне не удалось обрести вновь того Бога, присутствие которого я
Я по-прежнему продолжал видеться с отцом Понсом. Я приехал в Шемлей в 1948 году, когда муниципалитет решил назвать одну из улиц именем мадемуазель Марсель, так и не вернувшейся из нацистского лагеря. Мы были там все — дети, которых она приняла, накормила и снабдила фальшивыми документами. Прежде чем снять покрывало с посвященной ей мемориальной доски, бургомистр произнес речь о доблестной аптекарше, упомянув и ее отца-офицера, героя предыдущей войны. Увеличенные фотографии отца и дочери возвышались среди груды цветов. Я не сводил глаз с портретов Черт-Побери и полковника: они были похожи как две капли воды, одинаково и чудовищно уродливые, и единственная разница между ними заключалась в усах полковника. Три дипломированных раввина восславили память и отвагу той, что ради нас пожертвовала собственной жизнью; затем отец Понс повел их осматривать свою прежнюю коллекцию.
По случаю моей свадьбы с Барбарой отец Понс получил возможность побывать в настоящей синагоге, где с явным удовольствием проследил за порядком исполнения ритуала. Впоследствии он часто бывал у нас дома по самым торжественным поводам — на Йом-Кипур, [11] или когда мы праздновали Рош-Ашану [12] или дни рождения детей.
Однако я все же предпочитал наведываться в Шемлей, чтобы вместе с ним спускаться в крипту часовни, где неизменно царил успокаивающий душу, гармоничный беспорядок. За тридцать лет мне частенько приходилось слышать от священника сакраментальную фразу: «Я начинаю собирать новую коллекцию».
11
Йом-Кипур (евр.) — Судный день, иначе говоря — День Великого прощения у евреев, отмечается через десять дней после Нового года. Некоторые ошибочно называют этот день праздником.
12
Рош-Ашана (евр.) — еврейский Новый год.
Ничто, разумеется, не могло уподобиться катастрофе еврейского народа во время войны, но каждое зло ужасно по-своему, и всякий раз, когда из-за людского безумия какой-нибудь народ на земле оказывался под угрозой уничтожения, отец Понс начинал собирать предметы, которые могли бы свидетельствовать об оказавшейся в опасности душе. Поэтому в его Ноевом ковчеге скопилось множество самых разнообразных вещей: там была коллекция, посвященная американским индейцам, вьетнамская коллекция, а также коллекция, связанная с тибетскими монахами.
Читая газеты, я в конце концов научился предугадывать, когда при моем следующем посещении отец Понс вновь объявит
С Руди мы дружим по-прежнему. Каждый из нас внес свою лепту в строительство Израиля. Я дал денег; Руди там поселился. Отец Понс пользовался любым случаем выразить свою радость по поводу того, что иврит — священный язык — возрождается и вновь становится живым.
Иерусалимский институт «Яд Вашем» учредил звание Праведников Мира для тех, кто во времена разгула нацизма воплощал в себе лучшие свойства человечества и, рискуя собственной жизнью, спасал евреев от уничтожения. Звание Праведника было присвоено отцу Понсу в 1983 году.
Он так об этом и не узнал, потому что умер незадолго до того. Этому скромному человеку наверняка бы не понравилась церемония, которую собирались устроить мы с Руди, и так же наверняка он стал бы протестовать и утверждать, что его вовсе не следует благодарить, что он всего-навсего выполнял свой долг, прислушиваясь к велению собственного сердца. Вообще-то говоря, больше всего удовольствия от такого праздника получили бы мы — его дети.
…В то утро мы с Руди отправились на прогулку в рощу, которую в Израиле назвали его именем. Роща Отца Понса состоит из двухсот семидесяти одного дерева, каждое из которых олицетворяет спасенного им ребенка.
Теперь у подножия деревьев постарше уже росли молодые деревца.
— Смотри-ка, Руди, деревьев становится все больше, и скоро их число не будет означать ничего…
— Все правильно, Жозеф. У тебя сколько детей? Четверо. А внуков? Пятеро. Спасая тебя, отец Понс уже спас еще девять человек А в моем случае — двенадцать. В следующем поколении получится еще больше. И дальше — все больше и больше. Через несколько веков окажется, что он спас миллионы людей.
— Как Ной.
— Ты еще помнишь Библию, злодей? Ничего себе!..
Точь-в-точь как прежде, мы с Руди разнимся во всем. И точно так же, как прежде, любим друг друга.
Мы можем спорить и ругаться до хрипоты, а потом, обнявшись, пожелать друг другу спокойной ночи. Всякий раз, как я приезжаю к нему, на его палестинскую ферму, или он приезжает ко мне в Бельгию, мы сцепляемся по поводу Израиля. Я хоть и поддерживаю это молодое государство, но отнюдь не всегда одобряю его действия, в отличие от Руди, который оправдывает и с горячностью отстаивает любые порывы израильского режима, даже самые воинственные.
— В конце концов, Руди, любить Израиль вовсе не означает одобрять все решения Израиля! С палестинцами надо заключать мир. У них столько же прав жить здесь, сколько и у тебя. Это и их земля тоже. И они жили здесь еще до создания Израильского государства. Вся история преследований нашего народа должна была подвигнуть нас обратиться к ним именно с теми словами, которых мы сами ждали от других на протяжении стольких веков!
— Да, но наша безопасность…
— Мир, Руди, мир — это то, к чему нас учил стремиться отец Понс.
— Не будь наивен, Жозеф. Иногда лучшим способом добиться мира является война.
— Не согласен! Чем больше ненависти накапливается между двумя сторонами, тем менее возможным становится мир.
За разговором, по дороге к масличной роще, нам пришлось проехать мимо палестинского дома, только что разрушенного гусеницами танка. Разбросанные вещи валялись в пыли, столбы которой еще поднимались к небу. Две стайки ребятишек яростно дрались посреди развалин.
Я попросил Руди остановить джип.