Дети Ноя
Шрифт:
3
Итак, было воскресенье. Когда я проснулся, в доме стояла гробовая тишина, и я сразу понял: это снежная тишь. Когда снег валит вот так вот, всю ночь, окутывая и наше шале, и горы, все замолкает: вслушивайся сколько хочешь — жизнь вокруг словно замерла навек. Одно только тиканье часов по-прежнему мерно рассекает тишину на секунды. Если зажмуриться, то испытываешь что-то вроде легкого головокружения, и непонятно,
Закрыв глаза, я неподвижно лежал под теплым одеялом и думал о том, что сегодня воскресенье и можно всласть поваляться в постели. Да и в кухне пока что было тихо, и оттуда не доносился привычный запах кофе, который обычно возвещал, что родители уже встали. Значит, можно было еще понежиться в постели, и это обстоятельство привело меня в прекрасное расположение духа. Впереди долгий свободный день: сперва я помогу Па расчистить от снега дорогу к воротам, а потом, если сугробы не слишком высокие, отправлюсь кататься на санках.
Наконец Ноэми завозилась в своей комнате за перегородкой. Ее сразу слышно: она быстро-быстро, точно мышка, семенит по полу босиком. Она открыла у себя окно и тут же удивленно ахнула. Я вскочил, натянул свитер и побежал к ней:
— Что у тебя стряслось?
— Гляди-ка! Ставни никак не открываются!
Она стояла у окна в ночной рубашке, всклокоченные волосы падали ей на глаза.
— Пойди оденься! — сказал я ей. — Будешь бегать раздетая — простудишься!
Толкнув изо всей силы ставень, я ухитрился чуть-чуть сдвинуть его: сугроб, доходивший до середины окна, мешал распахнуть его до конца. Похоже было, что снег валил всю ночь без передышки: судя по тому, что творилось во дворе, сугробы поднялись метра на полтора, а то и выше. Такое случалось несколько раз и раньше, но обычно в конце осени, а не в феврале. Мало того, снежные хлопья по-прежнему летели с неба и теперь они были еще крупнее, чем накануне. Они опускались вниз с легким шорохом. Я захватил пригоршню снега, сжал его в пальцах и сразу почувствовал, что он какой-то странный, пористый, необычный.
Оставив Ноэми в комнате, я отправился на кухню. Па только что встал, он бросил на тлевшие с ночи угли новую вязанку хвороста, которая ярко запылала в камине, и теперь пытался отворить входную дверь. Белая масса снаружи доходила ему до груди, и он мял и растирал ее между пальцами, как, бывало, землю в огороде.
Услышав мои шаги, он поднял голову и хмуро взглянул на меня:
— Какой-то странный снег! Все идет и идет, ты видел? Ничего себе работенка — на целый день!
— Да и вообще такого еще не бывало, правда? В конце февраля…
— Да, это редкость, но все случается. Вспомни-ка рассказы Себастьена.
— Как ты думаешь, мы сможем завтра добраться до школы?
— Вполне вероятно. К нам, наверное, пришлют снегоочиститель. А тебе что, так не хочется пропускать уроки? — усмехнулся Па.
Я неопределенно пробормотал в ответ: «Ну вот еще!» — но на самом деле думал об условленном свидании с Катрин — новое невезение, надо же было этому снегопаду случиться именно сейчас! Если я не смогу прийти, Катрин, конечно, поймет причину, но вот как бы Люк, сын мясника, — он на Катрин давно глаза пялит, — не вздумал воспользоваться таким удобным
Ма вынула из духовки бриошь [12] , поставила кофейник на край плиты, и вся кухня наполнилась аппетитными запахами. Мы расселись вокруг стола. Я позабыл о Катрин, о Люке, о снеге. Я ощущал спиной приятный жар от камина, ел свою порцию бриоши, и заботы покинули меня.
Как я любил эти воскресные утренние часы: Па в своем толстом пуловере и с дремучей бородой попивает кофе, причмокивая от удовольствия; Ма, наспех причесанная, улыбаясь, намазывает нам маслом хлеб; Ноэми юлой вертится на стуле и в конце опрокидывает чашку. Я смеюсь над ней, она злится, топает ногами и показывает мне язык. Я смеюсь еще пуще. Па кричит: «А ну, тише вы, злодеи!» Мы с Ноэми миримся, и кот трется об наши ноги.
12
Бри о шь — большая сдобная булка.
Поняв, что по случаю такого исключительного снегопада санки отменяются, я решил почитать роман, начатый несколькими днями раньше — «Робинзон Крузо»; я страшно увлекся этой книгой. Я уже дошел до той главы, где Робинзон обнаруживает человеческие следы на песке и в изумлении разглядывает их.
Но перед этим я решил проведать нашу живность. Коза, которая всегда прямо с ума сходила от радости при виде меня, сегодня почему-то забилась в угол и боязливо прижалась к стене. Сперва я подумал, что она заболела, но нет: глаза у нее были ясные и морда чистая. Я погладил ее по голове и ласково поговорил с ней. Потом подбросил сена в ясли и вернулся в комнату.
К полудню снегопад слегка утих, и мы вышли, чтобы разгрести снег у входа. Па шел первым, с большой лопатой, я — за ним, стараясь как можно аккуратнее собирать остатки. Нам удалось кое-как освободить входную дверь, окна и подступы к поленнице, сложенной у фасада дома, потом мы принялись прокладывать дорогу через двор. Это уже было потруднее, здесь снег лежал плотной массой, и мы быстро выдохлись. Время от времени Па останавливался, опирался на ручку своей лопаты и молча смотрел прямо перед собой, щурясь, чтобы снежные хлопья не попадали в глаза.
— Слышишь, Симон? Как будто мотор шумит?
Затаив дыхание, я прислушался:
— Нет, ничего не слышно.
— Надеюсь, они все же пришлют нам снегоочиститель.
Едва мы добрались до середины двора, как поднялся ветер. Снегопад снова стал плотнее и гуще. Теперь хлопья летели по косой и сплошь облепляли нам куртки. Снег тоненькими струйками ссыпался в только что расчищенный проход. Если так пойдет дальше, то, выходит, мы работали впустую.
— Дальше не пойдем, — решил Па, — дело того не стоит. Можно идти домой греться. Ага, я что-то слышу!