Дети песков
Шрифт:
Манс подождал еще немного, а после легко пнул тело ногой. Но противник явно был мертв: его грудь опустилась и больше не вздымалась, а на пол натекла целая лужа отравленной крови. Юноша присел возле трупа и снял черный платок, который скрывал нижнюю часть лица нападавшего. Он долго вглядывался в черты умершего: это был немолодой хетай-ра с примечательными высокими скулами и старым грубым шрамом над губой, из-за которого она казалась постоянно приподнятой. Аш тоже присмотрелся к убийце, тот оказался ему совершенно незнаком, а вот примечательный карминовый платок с крупными узлами на концах, повязанный вокруг запястья ночного гостя, почему-то
— Thagi, — одними губами прошептал он.
— Тхаги? Что это значит?
Хетай-ра поднял на собеседника обеспокоенный взгляд и обхватил руками свое горло, изображая удушье. А после ткнул пальцем в грудь залмарца.
— Тхаги должен был задушить меня, — в ужасе пробормотал Аш.
Манс сдернул платок с запястья мертвеца, развернул его и поднес к лицу преподавателя, позволяя лучше разглядеть вышитый рисунок: Многоликая Матерь сидела на троне под звездным небом, а голова и лицо ее были закрыты тканью; у подножия престола на коленях стояли мужчины, протянув к богине ладони, связанные этими самыми платками с узлами на концах.
— Thagi, — повторил юноша и указал на коленопреклоненных хетай-ра.
Для Ашарха стало ясно, что слово тхаги представляло собой не чье-то конкретное имя, а название целого ордена или даже секты убийц-душителей. И вряд ли один из этих карателей случайно оказался ночью в комнате чужеземца.
Неожиданно Манс упал перед профессором на колени, низко склонив голову, будто в молитве.
— Извинение… Извинение… — хетай-ра сипло повторял на ломаном залмарском языке одно и то же слово. Он пообещал сестре всеми силами защищать чужака, а сам позволил убийце подкрасться так близко. И именно за это юноша и просил прощения.
Ашарх попытался поднять Манса за плечи, но тот все так же продолжал сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону, будто в трансе. Мужчина же в свою очередь принялся бессвязно нашептывать что-то успокоительное, хотя он и сам был на взводе после всего произошедшего. Впервые профессор убил кого-то, пусть и защищая собственную жизнь, но эта теплая кровь навсегда осталась на его руках и запечатлелась темным пятном в памяти.
Хотя Лантея теперь могла им гордиться — он постоял за себя, и сомнения ни на секунду не завладели его разумом, когда он воспользовался отравленным оружием. Его рука даже не дрогнула.
Манс и Аш далеко не сразу успокоились после произошедшего инцидента, и когда они привели себя в порядок, то были вынуждены позвать дворцовую стражу, которая оказалась столь невнимательна, что пропустила убийцу на этаж с личными покоями. Комнату сразу же наполнили воины, началась бестолковая суета: хетай-ра изучали место преступления, говорили с Мансом и прислугой, постоянно сновали из коридора в спальню и обратно. Вскоре проснулись жильцы всех соседних помещений, а из хозяйственной части дворца на этаж даже пробрались любопытные слуги. Толпы хетай-ра, разбуженных голосами и слухами, стали с интересом заглядывать в комнату и показывать на труп, укрытый лишь тонким покрывалом.
Ашарх, уставший и потерянный, сидел на краю своей кровати и наблюдал за активно жестикулировавшим Мансом, пытавшимся объяснить подробности недавних событий страже. Те выглядели не особенно взволнованными, будто подобное сплошь и рядом происходило во дворце каждую ночь. Они слушали сына матриарха с каким-то поразительным равнодушием. Это показалось профессору подозрительным, но, к своему величайшему сожалению, ничего расспросить самостоятельно он не мог и опирался лишь на собственные ощущения и наблюдения.
В скором времени сквозь небольшую толпу народа, словно корабль сквозь морские валы, уверенно прошел Бартелин. Даже несмотря на позднюю ночь, он был вооружен и полностью облачен в броню. Пожалуй, только отсутствие шлема с пышным плюмажем и желтого плаща говорили о том, что глава дворцовой стражи собирался в спешке и был поднят из кровати не так давно. Суровый и сдержанный муж матриарха окинул взглядом всю комнату и присутствовавших. Его взгляд задержался на Аше, прикрытом теле убитого и в конечном итоге остановился на Мансе. Юноша непроизвольно сжался, будто старался выглядеть меньше и незаметнее в присутствии отца.
Стражники послушно расступались перед этим мужчиной, стоило ему сделать хотя бы шаг. Некоторые воины спешно что-то докладывали мужу матриарха, указывая на тело убийцы, но во взгляде отца Лантеи читалось лишь нескрываемое недоверие, а его выдержка и горделивая осанка заставили Ашарха даже прикрыть на пару секунд глаза в надежде на то, что это представление как можно скорее закончится.
Отец даже не приподнял покрывало, чтобы посмотреть на труп. Он сразу же подозвал к себе не терпящим возражений жестом Манса и заговорил с ним низким грубым голосом, чеканя фразы. Юноша явно чувствовал себя неуютно в присутствии отца: он старался не смотреть ему в глаза и в целом выглядел весьма рассеянно. Аш наблюдал за разворачивавшейся перед ним сценой, и у него создавалось отчетливое впечатление, будто это разговаривали не отец и сын, а судья и преступник. И сразу ярко встала перед глазами профессора сцена казни на рыночной площади. Бартелин бросался отдельными гневными фразами, а Манс лишь тихо что-то отвечал, побледнев как смерть. Когда недолгая и весьма эмоциональная беседа закончилась, то муж матриарха выглядел еще более сердитым, чем когда зашел в комнату пять минут назад. От неудовольствия у него даже задергался уголок рта, обнажая желтоватые клыки.
Какое-то время отец Лантеи раздавал указания стражникам и разгонял любопытных зрителей. В конце концов, когда тело унесли, а все соседи были опрошены, Бартелин удалился, напоследок окинув Ашарха внимательным взглядом из-под белесых ресниц. Следом за ним постепенно разошлись и остальные воины. И только профессор и Манс остались вдвоем в пустой комнате с кровавыми разводами на полу.
Преподаватель брезгливо поморщился при виде алого пятна, которое было делом его рук, и зашелся тяжелым кашлем, никак не желавшим оставлять его после перенесенной болезни. Манс тоже окинул разводы неприязненным взглядом и в конечном итоге жестами предложил уйти из этой комнаты в его спальню.
Покои юноши оказались довольно скромными: небольшое помещение, завешанное пыльными драпировками и портьерами, где все горизонтальные поверхности оказались завалены рабочими инструментами, заготовками колец, амулетов и метательных ножей, а также мусором — осколками костей и стеклянной крошкой. Ашарх усмехнулся про себя, оценивая беспорядок, а после сгреб с кровати кипу пергаментов с эскизами оформления рукоятей оружия и присел на ложе. Манс необыкновенно смутился, что профессор стал свидетелем хаоса в его комнате, и принялся спешно убираться, но хватило его ненадолго.