Дети песков
Шрифт:
— Мне казалось, я ясно дала тебе понять, что не настроена сегодня ни на какие разговоры.
— У него был крайне изможденный вид. Надеюсь, теперь он поправится? — Проигнорировав возмущение девушки, Манс выпрямился и подошел ближе, уважительно склонив голову перед старшей сестрой.
— Тебе не стоит об этом волноваться. Я привлекла Галахио, он лучший лекарь во дворце, и вряд ли обыкновенная простуда оказалась для него сложной работой.
— Прости мне мое любопытство, сестра. Мне показалось, что этот темнокожий чужеземец не просто случайный попутчик. Кто он такой? И почему ты рискнула всем, решив открыть для него проход
Поведя плечами, Манс выжидающе заглянул в лицо Лантее, но девушка лишь хмыкнула, отступая от неожиданно любопытного брата по полшага.
— Он тот, без кого я никогда в жизни не сумела бы добраться домой живой. Это лишь благодарность.
— Он ведь очень важен для тебя, не так ли?
Сестра окинула юношу изучающим взглядом. За последние два года с тех пор, как она не видела Манса, он сильно вытянулся, но выглядел до сих пор нескладно, будто все еще пытаясь научиться владеть собственных телом. Таких высоких мальчиков охотно забирали на службу, записывая их в отряды городской стражи или же отправляя вместе с подразделениями охотников в Дикие тоннели, пролегавшие рядом с Барханом, чтобы зачищать гнезда постоянно плодившихся ингур. Трудно было не найти в городе подходящую работу для такого парня, к тому же сама матриарх и ее супруг с радостью помогли бы Мансу отыскать себе занятие, поскольку в правящей семье было не принято мужчинам заниматься безделием.
Но, судя по всему, ее младший брат отказался от сомнительной радости погибнуть вместе с другими служивыми в запутанных лабиринтах тоннелей, кишащих оголодавшими тварями, и все же пожелал остаться при дворце, рискуя удостоиться общественного порицания. Раньше, еще в детстве, он все свободное время предпочитал либо, запершись в своей комнате, вытачивать из кости или же плавить из стекла различные безделушки и украшения, либо же, уверенный в собственной незаметности, преследовать Лантею по всему городу, думая, что она его не замечает. А теперь сестра могла только предполагать, чем жил ее младший брат. Хотя его подозрительная любознательность и даже некоторая навязчивость наталкивали девушку на нехорошие мысли о том, что юноша был лишь чьим-то посыльным.
— Тебя это не должно волновать, Манс. Как, впрочем, и никого другого во дворце. Я достаточно ясно выразилась на этот раз? — с нажимом произнесла Лантея, огибая брата и направляясь дальше по коридору.
— Сестра!
Белокурый парень в несколько шагов нагнал девушку и встал перед ней, загораживая проход.
— Неужели я что-то не то сказал? Прости меня, если я чем-то тебя обидел…
— Просить прощения ты будешь перед нашей матерью, которая и подослала тебя ко мне с этими въедливыми вопросами о чужаке. Будешь извиняться за то, что не сумел раздобыть для нее никакой ценной информации. А мне от твоего раскаяния ни горячо, ни холодно.
Светлые брови Манса взмыли вверх.
— Матриарх ни о чем меня не просила. Сегодня за весь день я вовсе ее ни разу не видел… Неужели ты правда считаешь, что я не мог по собственной воле прийти к тебе, как только узнал о твоем возвращении? Неужели для того, чтобы побеседовать с тобой мне нужно обязательно быть именно чьим-то посланником?
На лице Лантеи отразилось легкое замешательство, но девушка быстро взяла себя в руки, не позволяя расслабляться. Она как никто другой знала, что дворец матриарха представлял собой змеиное логово, где шпионаж процветал с давних времен, а за каждым гобеленом могли скрываться целые толпы любопытных слушателей. И поверить в неожиданную бескорыстную привязанность брата ей было сложно.
— Сколько тебе сейчас лет, Манс? Двадцать три? Двадцать четыре? — Лантея тяжело вздохнула, потирая шею. — Ты младше меня всего на пару лет, уже прошел обряд совершеннолетия, но по-прежнему забываешь, что любые слова всегда должны быть подтверждены действиями, поступками, степенью заработанного за долгие годы общения доверия. За всю жизнь мы с тобой практически не разговаривали друг с другом, обучались каждый своему, сидели в разных частях дворца. И что ты теперь от меня хочешь? Чтобы я в приливе сестринской любви бросилась тебе на шею, рассказав все о своей жизни?.. Между нами стоят диаметрально противоположные цели, молчание двадцати с лишним лет, традиции матриархата… И все это не получится разрушить простым радушием, Манс.
— Это вовсе не так, сестра, — возразил юноша.
— Я только пришла из-за гор, из дальних краев, где не существует разделения, сковавшего общество наших Барханов по рукам и ногам. Там дети воспитываются вместе, там никогда не возникло бы подобной нашей ситуации, брат… И, если бы я могла, то изменила бы действительность хетай-ра, заставила их посмотреть на иную модель существования, отречься от загнивающих традиций. Но… Пока что это не в моих силах. И пропасть между нами бездонна.
Манс встрепенулся, а на его лице появился лихорадочный румянец, алыми кляксами растекшийся по щекам.
— Достаточно возвести над ней мост, и этот разрыв перестанет быть важным, — твердо сказал брат. — Я знаю, как долго ты планировала свой уход из Бархана. Как желала попасть в земли за песками. И, поверь мне, сестра, я рад, что тебе удалось совершить задуманное. Что твой поход оказался успешным, и заработанный опыт послужит для нашего народа. Потому что это именно то, чего не хватало Бархану… Я ведь просто хочу помочь тебе, Лантея. Хочу, чтобы ты знала, что в этом городе есть тот, кому можно доверять. И ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
— Я не нуждаюсь в помощи, — немного грубо и резко ответила девушка. — Прости меня, Манс, но даже если все твои слова искренни, мне сложно в них поверить.
Белокурый юноша отвел глаза в сторону. Уверенный ледяной взгляд сестры прожигал в Мансе дыру, и все, что он смог сказать напоследок, было:
— Я все понимаю, Лантея. Но я действительно рад, что ты все же вернулась домой. Вернулась в целости и сохранности. И… Просто знай, что я безмерно горжусь своей сестрой.
После этой фразы хетай-ра развернулся, оставив растерявшуюся девушку стоять в коридоре одну, и мгновенно исчез в одной из длинных анфилад, а его шаги еще долго отдавались эхом в полумраке.
Лантея какое-то время стояла, опершись рукой о стену, и думала над всем, что сообщил ей младший брат. Чувство неловкости долго не хотело ее отпускать: неожиданное признание Манса в симпатии и готовности помочь можно было с одинаковым успехом приравнять как к обыкновенному обожанию, свойственному очень многим мальчикам и юношам в Бархане, воспитанным в атмосфере почитания женского пола, сестер и матерей, так и к льстивому подхалимству. В последнее Лантее верилось охотнее, поскольку использование Манса в качестве орудия слежки за непокорной дочерью матриархом казалось самым вероятным развитием событий.