Дети Силаны. Паук из Башни
Шрифт:
– А знаете, я опять проголодалась, как люпс!
Мы спустились по лестнице набережной к монументальному замку СВВА, над которым развевались флаги Мескии.
– О нет, как я мог их не увидеть!
– Кто эти таны?
С небольшой трибуны жарко вещает беловолосый тэнкрис с серебряными глазами. За его спиной растянуто знамя в виде белого круга на алом поле. Такие же беловолосые таны лавируют в небольшой толпе слушателей и раздают листовки. Слушатели – тэнкрисы, все до одного.
– …и я хочу сказать этому достойному тану, который
Не верю ушам своим.
– Кто эти таны?
– Худшие враги империи, – прохрипел я, – видисты-радикалы.
– И я говорю вам, в будущем, теперь уже скоро, – тем временем продолжает оратор, – этот мир вновь вспомнит силу наших устремлений! И вновь все будет подчинено воле первого народа, истинным господам, которым было предопределено возвышаться над всеми прочими! Слабыми, слепыми, блуждающими в лабиринтах собственного невежества и примитивности! Вся земля мира, что от начала времен и до тех пор, пока мы не смягчились в своей милости, принадлежала нам, будет вновь всецело нашей, а младшие, не пожелавшие склониться, вкусят пепел и запьют кровью! И сим мир обретет первородное совершенство!
– Они снова начали раскрывать рот, эти подонки. Даже случай с несчастным л’Гаханом их не смущает.
– Кто они?
– В двух словах, они ратуют за жесткое усиление власти мескийской аристократии над младшими видами, возвращение к доимперской феодальной деспотии, в которой все нетэнкрисы имели статус фактически рабов. Аксиома нашего совершенства превращается их устами в орудие пытки для всех остальных, и, видит Луна, мне идея возрождения рабовладельческого строя изрядно претит. Они будто отказываются понимать, что империя состоит из капельки серебряной крови и моря красной. А что хуже всего, они постоянно пытаются испытать терпение младших видов. Себастина!
– Хозяин?
– Сломай помост и легонько накажи каждого, кто попытается тебе помешать. Если кто-то возмутится и станет грозить, сошлись на верховного дознавателя. Если кто-то прибегнет к Голосу, ломай им руки и ноги.
– Слушаюсь.
Следующие несколько минут она потратила на крушение помоста. Себастина щелчками расшвыряла белоголовых танов, часто повторяя мое имя и предупреждая о том, что Голосам лучше бы не звучать против нее. Я же сдержанно улыбался и помахивал побитым танам рукой.
– Ты рассадила оратору лоб.
– Простите, хозяин, мне показалось, что пальцы его превратились в ледяные иглы.
– Что ж, оправданно. Могло быть и хуже. По крайней мере, его голова не треснула, как арбуз.
– Впредь я буду осторожнее, хозяин.
Мы направились домой, экипаж решили не брать и некоторое время шли молча.
– Это напомнило мне кое-что, – вдруг сказала моя спутница. – Помните, на приеме у тани л’Вэйн, когда мы уже уходили, вы сказали старшему тану л’Зорназа, что никогда бы не посмели причинить вред его сыну?
– Да.
– Вы не пытались действительно отравить его, разыграли роль. Вы хороший тэнкрис, тан л’Мориа, но… простите мне эту дерзость, я не замечала за вами излишней мягкосердечности. Почему вы проявили милосердие?
Я несколько стушевался.
– При желании, милая тани, вы сможете занять мое рабочее место, у вас неплохие задатки в области логики.
– Благодарю. Вы цените жизнь сородичей, даже несмотря на то, как они холодны к вам. Вы намного лучше, чем пытаетесь казаться, тан л’Мориа.
Я совершил ошибку, желая скрыть все мыслимые и немыслимые слабости, я закрылся щитом презрительного пренебрежения, заявив:
– Его благородное происхождение – ничто! И не таких родовитых я отправлял к Силане! Дело в семье л’Зорназа…
Ошибка допущена, а внезапное молчание подлило масла в огонь.
– Вас что-то связывает с этим семейством? Тан л’Мориа? Светлый рыцарь не вправе лгать своей даме сердца.
Некоторое время я еще потянул с ответом, но для Аноис это внезапное «расследование» оказалось чрезвычайно интересным и увлекательным, так что она не ослабила хватку.
– Милая тани, если вы вынудите меня отвечать, боюсь, этот день окажется безнадежно испорчен. А ведь мы сегодня поучаствовали в разгроме целой трибуны!
– Не уводите разговор в иное русло, я заинтересованна. Л’Зорназа оказали вам какую-то услугу?
– Скорее я провинился перед ними. Ошибка, которую я признаю. Столица постоянно приписывает мне всевозможные грехи, и обычно я не обращаю на это внимания, но не в этот раз. Я сильно провинился перед домом л’Зорназа. Но я не мог иначе.
Мы прошлись по Кондитерскому переулку, заполненному теплым запахом сладостей, привезенных к нам из половины стран современного мира. Успев немного подмерзнуть, мы зашли в крошечную сладкую кухню, в которой помимо прилавка имелись два столика. Нам подали какао с хрустящими рожками и леденцами в виде морских ракушек.
– Вы сладкоежка, тан л’Мориа.
– Это помогает мне думать. Вы можете звать меня по имени. С некоторых пор «тан л’Мориа» из ваших уст меня ранит.
– Хорошо, Бриан.
Она хихикнула, смущенно прикрывая рот.
– Краем уха я слышала однажды… имя Балитвейнэ л’Зорназа. Дамы не знали, что я рядом. Я заметила, что они о многом не говорят в моем присутствии. Особенно о вас, и когда рядом тани л’Мориа. Ее…
– Боятся.
– И чтят. Балитвейнэ л’Зорназа.
– Супруга Огарэна, мать Ториуна и Микара. Бывшая супруга и мать. После бракоразводного процесса сыновья прилюдно отказались от нее.
– И виной тому стали вы.
– Да. До сих пор удивляюсь, почему Огарэн не попытался подослать ко мне убийц. На дуэли у меня было бы больше шансов, но никто не осудил бы его, если бы тан л’Мориа однажды утром проснулся мертвым.