Дети смотрителей слонов
Шрифт:
— Всё начинается на севере, — продолжает граф. — С оздоровительных центров в Северной Зеландии, макробиотических диет, йоги, цветочной медицины доктора Баха и балийского массажа. Чем дальше на юг, тем больше: центры тибетского буддизма, Суфийская академия и частные католические школы в Хеллерупе, Институт Сведенборга, Институт Мартинуса и теософы во Фредериксберге. Полный экстаз по мере приближения к центру: копенгагенский кафедральный собор, теологический факультет, католическая церковь на Бредгаде, русская православная церковь, школы йоги в самом центре, мечети, синагоги. А далее к югу — поворот к оккультизму. Оккультная школа в Кристиании,
Граф делает глубокий вдох.
— Я чувствую это. Благовония. Аромат саттвичных блюд. Бездрожжевой хлеб. Халяльные мясные магазины на Нансенсгаде. Свечи, зажжённые в честь Пресвятой Девы. Дым жертвенных костров Клеверного поля. И я слышу это. Звук промывания кишечника. Бульканье чайничков для полоскания носа. Церковные тона. Звон колоколов. Молитвы, обращённые к Мекке. Я написал об этом песню.
Ещё до того, как Рикард начинает пристраивать на планшире архилютню, нам удаётся удрать от него.
Вообще-то это было хорошее утро. Мы спали как убитые и проснулись рано, словно родившись заново. Мы приняли душ, и всё было совсем не так, как обычно бывает у нас дома, где не перестаёшь размышлять о влиянии наследственности или среды на женщин, которые никогда не принимают душ меньше часа и всегда опустошают бойлер полностью — ведь на «Белой даме» неограниченные запасы горячей воды, а в каюте два душа, один для Тильте, один для нас с Баскером, стопки белых полотенец и два фена. Я сушу Баскера двумя фенами одновременно, при этом у него такой вид, как будто на великий теологический вопрос о том, где находится рай — если он вообще существует, — ответ уже найден: если стоять между двумя фенами, включёнными на полную мощность, то, по мнению Баскера, это уже рай.
Потом мы облачаемся в костюмы своего ордена и несёмся в клинику, чтобы пожелать Вибе доброго утра, она по-прежнему замечательно холодна, мы закатываем её в каюту Рикарда, который помогает нам уложить её в гроб, и, когда крышка завинчена, мы облегчённо вздыхаем и направляемся в ресторан.
Согласно многим мировым религиям, стоит только отключиться от происходящего, как всё само собой образуется. Такой подход к жизни нам с Тильте очень даже симпатичен, и сегодня утром очень многое устраивается как-то само собой. По пути в ресторан Тильте просматривает свои эсэмэски и сообщает, что ей удалось договориться с одной подругой, которая готова предоставить нам свою квартиру, так что нам не придётся спать в картонной коробке на улице большого города, а когда мы приходим в ресторан, нас ждёт завтрак, при виде которого начинаешь сожалеть, что не пришёл сюда в шляпе, чтобы можно было преклонить колена перед судками, обнажив голову.
Наверное, потому, что уже через минуту всё наше внимание обращено к еде, мы теряем бдительность. И когда мы поднимаем головы от фруктового салата, круассанов со сливочным маслом, тонких блинчиков с кленовым сиропом и взбитыми сливками и кофе, который, похоже, остался от предыдущего владельца «Белой дамы», потому что пахнет он аравийскими пряностями, когда мы поднимаем взгляд от всего этого, то мы видим, что ресторан потихоньку заполняется и что перед нами оказывается затылок Анафлабии Бордерруд.
Не то чтобы у Анафлабии что-то
— Ага, — говорит Торласиус. А потом немного громче: — Ага!
Думаю, что если бы он успел произнести третье «Ага!», он бы привлёк к нам внимание всех остальных. Но тут происходит нечто неожиданное.
А именно: Александр Финкеблод нетвёрдой походкой проходит через салон, опрокидывая всё, что попадается на его пути, и опускается на стул рядом с Торкилем Торласиусом.
— Совершено преступление, — заявляет он.
Александр Финкеблод — человек, который в любой момент может заставить себя услышать и привлечь к себе внимание. В придачу к этому природному таланту сейчас у него ещё и выпучены глаза, волосы на голове стоят дыбом, как будто он только что засунул пальцы в электрическую розетку, и сопровождает его Баронесса, у которой шерсть тоже вздыбилась так, что она стала похожа на дикобраза.
Поэтому он привлекает к себе внимание всех находящихся в помещении, включая и Катанку с Ларсом — они сидят за соседним столиком.
— Я ходил к врачу, — сообщает он. — Сегодня рано утром!
Катинка не торопясь прожёвывает последний кусочек булочки с корицей.
— Мне кажется, что это была очень правильная мысль, — говорит она.
Нам с Тильте ясно, что, несмотря на влюблённость и на кофе с коричными булочками, Катинка и Ларс немного подустали от всей этой компании, и, похоже, от Александра Бистера Финкеблода — особенно.
— Было пять часов утра, — говорит Александр, — и я проснулся от нарушений перистальтики. Спазмы желудка. И первая мысль была: канапе! Вторая мысль: надо разбудить вас, профессор! Но я не знаю, где ваша каюта.
Торкиль Торласиус явно чувствует огромное облегчение от того, что его не разбудили в пять часов утра, чтобы заниматься пищеварительными проблемами Александра Финкеблода, и это заставляет его на какое-то мгновение забыть о нас с Тильте.
— И вот я побрёл по коридорам. Вдруг я оказываюсь перед судовой клиникой. Я буквально падаю в дверях. И представьте себе моё облегчение — передо мной женщина-врач. Я рассказываю ей всё подробно. Прошу, чтобы она обследовала меня. Снимаю штаны, ложусь на кушетку. Но мои страдания не производят на неё никакого впечатления. Тут я в изнеможении падаю перед ней. Беру её руку. Она ледяная. Ищу пульс. Пульса нет. Она мертва.
За спиной Александра внезапно возникает Буллимилла, всем видом демонстрируя своё недовольство предположением о том, что её канапе могут стать причиной недомогания.
— Та женщина в карете, — говорит Торкиль Торласиус. — Наверное, она судовой врач. Я предупреждал её. «Вы умираете, фру» — так я ей и сказал.
Но это ещё не конец истории Александра Финкеблода.
— Я прошёл всё судно. Мучаясь от боли. Лишь на капитанском мостике я нахожу какого-то человека. Штурмана. Но он мне не верит. Я уговариваю его спуститься со мной в клинику. Мы открываем дверь. Там пусто. Тело исчезло.