Дети Снеговика

Хиршберг Глен

Вдруг над холмом раздался вой сирен — казалось, он исходил от деревьев на его вершине, — и со склона в одно мгновение ссыпался отряд полиции вкупе с четырьмя спасателями-парамеди-ками.

— Всем оставаться на местах! — гаркнул полисмен, первым добежавший до берега. Молодой, чернобородый, он размахивал дубинкой, как тамбурмажорским жезлом. — Детективам нужно увидеть все как есть.

Полицейские и парамедики столпились на озере, закрыв от меня Терезу. Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как трое других полицейских, включая «тамбурмажора», оттащили доктора на безопасное расстояние. На Терезу обрушился град вопросов.

«Ты можешь дышать? Можешь ходить? Тебе не больно? Ты знаешь, как тебя зовут? Знаешь, где ты живешь?» Очевидно, все эти вопросы остались без ответа, потому что последовала новая серия: «Ты можешь сказать, где ты была? Как он выглядит? Был ли с тобой Джеймс Море? Что ты видела? Он тебя не бил?»

— Пошли вон, детективы херовы! — ревел доктор. — Она пять минут назад даже не дышала! У нее шок, ей нужна помощь! На черта вы ей сдались!

Он пытался отогнать копов. Но тут я увидел, как над Терезой наклонился коп-тамбурмажор, и ее губы слегка шевельнулись. Тамбурмажор выпрямился, обвел нас всех безумным взглядом и помчался к берегу.

— Она что-то сказала? — спросила миссис Маклин, когда он поравнялся с ней.

— Только назвала имя этого гада, — ответил коп. Он чуть не сбил мою мать, дико ухмыльнулся и с разбегу взлетел на холм.

Я вдруг поймал себя на том, что думаю о сержанте Россе. Куда, интересно, он подевался? Жаль, что это не он стоял на коленях возле Терезы. Глядишь, он бы хоть немного повеселел. И он-то уж точно был бы поласковее с моей подругой.

— А где сержант Росс? — спросил я у полицейского, стоявшего ближе всех.

— Ты что-то сказал, малыш?

Его голос мне не понравился. Покраснев, я отрицательно покачал головой и на всякий случай отошел подальше.

Через мгновение фаланга парамедиков уложила Терезу на носилки и понесла к ожидавшей машине скорой помощи. Старший парамедик в расстегнутом форменном пальто держал над ней капельницу. Я увидел, что к ее руке прикреплена пластиковая трубка, по которой ей в вену вливали какую-то жидкость, и мне стало интересно, холодная та или нет. Тереза вроде бы ничего этого не замечала и даже не посмотрела на отца, когда он попытался примазаться к группе и взялся за ручку носилок.

— Я врач! — прорычал он.

— Доктор Дорети, из-за вас мы можем ее уронить, — сказал парамедик с капельницей.

Барбара прошептала что-то доктору на ухо и отвела его в сторону. Парамедики с невероятной скоростью впихнули носилки в машину, сзади примостились доктор с Барбарой, и «скорая» с визгом покатила в сторону Кленовой аллеи.

Остаток утра полицейские группами из двух-трех человек бродили по озеру. Они осмотрели лед, свежий песок, дорогу в надежде обнаружить следы шин, санок, башмаков. Но, похоже, никого не заинтересовала щепка, которую выронила Тереза, поэтому я забрал ее и спрятал в карман.

Потом приехали и телевизионщики, но на этот раз полиция возвела баррикады и не подпустила к озеру ни репортеров, ни операторов. Детективы тем временем опрашивали всех присутствующих. Семья Родсов не удостоилась ни особого обращения, ни более пристального внимания. Мы, как и раньше, были всего лишь частью квартала, по крайней мере для детективов, — группой потенциальных свидетелей, и только. К середине утра солнце наконец полностью вырвалось из-за завесы облаков, заливая озеро золотистым светом и неожиданным весенним теплом. Все тут же начали стягивать

варежки и расстегивать куртки.

Кто-то из соседей в немом спокойном очаровании бродил по озеру. Моя мать и миссис Маклин держались за руки. Брат выбежал на лед, гоняясь за одной из собак миссис Уилкинз. Отец так и не появился. Мистер Ветцель взялся за грабли, и я было решил, что он сейчас скажет нам, что надо все-таки убрать гусиный помет. Но он просто оперся на них, как на трость.

Я присел на корточки рядом с отпечатком Терезиного тела. Она была жива. Спенсер был дома. Джеймс Море был мертв. По идее я бы должен был чувствовать себя либо чуть лучше, либо еще хуже. Но я не чувствовал ничего. А в какой-то момент даже отважился заглянуть в озеро — прямо сквозь лед. Оно было пустым и прозрачным и меня не отражало.

Наконец подошла мать и рывком поставила меня на ноги.

— Идем, Мэтти, — сказала она, и в мозгу вспыхнуло что-то вроде воспоминания, как она учила меня то ли плавать, то ли ходить, и я послушно шел на ее голос.

— А можно нам навестить Терезу?

— Потом, Мэтти. Скоро. А сейчас мы пойдем домой. Брент!

Образуя клин в миниатюре — мать впереди, я и брат с флангов, — мы двинулись вверх по холму и дальше в сторону дома. От солнца снег на крышах мокро посверкивал. Где-то на дороге к Сидровому озеру мать стала напевать себе под нос ту медленную песню Элтона Джона, которую она так любила, и я вспомнил о Терезиной матери. Брент набрал снега, слепил крепкий снежок и, посмотрев на меня, запустил его в снеговика во дворике миссис Маклин.

Свернув на нашу улицу, мы увидели грязный серый «понтиак», припаркованный на подъездной аллее.

Мать перестала петь.

— Это еще что такое? — сказала она.

Дверца со стороны водителя была приоткрыта и из нее вился сигаретный дымок. Широкоплечий мужчина в коричневой кожаной куртке и черных лыжных ботинках с расстегнутыми пряжками ступил на снег. Без формы и без шляпы сержант Росс казался совсем другим человеком.

— Не возражаете, если я поговорю с мальчиком? — спросил он, как только мы приблизились.

Я подошел поближе к матери. Мне хотелось быть с ней рядом, даже если она была далека от того, чтобы меня простить.

— Я не хочу, — прошептал я.

— Боюсь, тут не тебе решать, — сказала она, правда без строгости в голосе.

Когда сержант Росс поднес к губам сигарету, рука у него задрожала, и мать спросила:

— Как вы?

Он бросил окурок на землю, раздавил его и погладил руками штаны, словно стирая пятно.

— Честно говоря, не знаю. А вы?

— Тереза жива, — сказала мать.

— Чудеса, да и только, — ответил сержант и посмотрел на меня, но я ничего не мог понять по выражению его лица. — Правда, Мэтти?

Он подозвал меня жестом руки. Я колебался, глядя, как мать с Брентом входят в дом, но потом все-таки пошел с ним. Мы молча шагали по улице, пока он не остановился между двух берез, торчащих из снега, как мачты севших на мель парусных шлюпок. Долгое время он ничего не говорил.

— Она назвала его имя, — не выдержал я.

— Знаю. Ричард Грейс. — В голосе сержанта совсем не чувствовалось того энтузиазма, которого я от него ожидал; это известие взволновало его гораздо меньше, чем копа-тамбурмажора. А может, ему, как и мне, просто не верилось. — Тебе это что-нибудь говорит?