Дети-тюфяки и дети-катастрофы
Шрифт:
– С невропатологом не контактировали?
– Были раза три на приеме, когда там по времени положено. Говорили: все нормально. Да вы в карточке посмотрите…
– Вижу, вижу… Можно ли сказать, что Марат рос подвижным ребенком?
– Господи, да не то слово! – снова вступил отец. – Он как из кроватки вылез, так начался форменный кошмар. Я из института приходил, Наташу погулять отпускал, просто походить вокруг дома, потому что ее к вечеру прямо трясло. Целый день от него нельзя было отвернуться. Он все время куда-то залезал, что-то вытаскивал, что-то на себя ронял, проливал, бил. А разве годовалому объяснишь?! Приходилось за ним
– Некоторые дети хоть днем спят, – пожаловалась Наташа. – Вот у подруги моей, пять лет уже девочке, а с 3 до 6 часов каждый день спит как ангелочек. Хочешь сама спи, хочешь – в магазин иди. А у нас с полутора лет встает в полседьмого. И бежит к нам: папа, мама – я проснулся!
Марат бросил недособранные картинки, потянулся к игрушечной посуде.
– Убери, что разбросал! – серьезно рявкнул папа.
Сын быстренько, как попало, побросал в коробку деревянные детали, после чего крышка, естественно, задвигаться не хотела.
– Не закрывается! – обиженно сказал Марат, протягивая мне коробку с головоломками.
– Попробуй по-другому сложить, – предложила я.
– Не получается! – сказал Марат, чуть-чуть подвигав верхнюю деталь. – Потом сложу…
– Сейчас! – явно закипая, внятно произнес Алик.
– Вот и дома так, – вклинилась Наташа, забирая у сына коробку и ловко упаковывая непослушные головоломки. – Что ему ни скажи – «сейчас, сейчас!» Или «потом, потом!» Начнет что-то делать – бросит, хватается за другое – ровно на пять минут. В результате, все разбросано, ничего не доделано. Я злюсь, Алик злится, а он обижается: чего, говорит, вы ко мне все время пристаете? Представляете – это мы к нему пристаем! А уроки, которые в школе задавали? У дверей Алик с ремнем стоял (вы не думайте, мы его не бьем, пугаем только), а я за столом с ним рядом сидела, закрывала собой выход, чтоб не удрал…
– Но вы же говорили, что занятия нравились Марату?!
– Занятия – да. А вот дома заниматься… И главное – для него же все это – тьфу! На пять минут сосредоточиться, и все. Так вот, мы иногда за эти пять минут по два часа воевали. Говорю: не хочешь дома заниматься, не будем ходить. Он: буду, буду! Садимся – и все сначала…
– Тут вот еще какая сложность, – решил расширить тему Виталий. – Моя мама, бабушка Марата, в принципе, готова была с ним сидеть и в первый год очень нам помогала. Родители Наташи живут в другом городе, так что вы понимаете, как для нас это важно – единственная возможность побыть вдвоем, куда-то сходить. Но вот теперь… Он ее совершенно не слушается, постоянно что-то ломает, убегает на прогулке, на все попытки воздействовать отвечает: «Отстань! А то совсем убегу! Папа с мамой придут – что ты им скажешь?» Она, разумеется, обижается, даже злится, потом себя винит: «Он ребенок, не понимает…» А мне, вы знаете, кажется, что все он прекрасно понимает. Просто бить его надо было больше, не вырос бы таким избалованным. Но Наташе хотелось, чтобы педагогически правильно, гуманизм всякий… Я не возражал, конечно, но ведь есть же такие дети, которые только ремень и понимают. Вот наш, по-моему, как раз такой.
– Но, Алик! – впервые за все время приема Наташа по-настоящему разволновалась. – Нельзя же, чтобы ребенок только страх понимал! Что же мы дальше-то делать будем, когда он старше станет, сильнее… Драться с ним, что ли?! Я – не могу и не хочу! Должны же быть другие методы…
– Правильно ли я вас поняла, что вы пришли ко мне как раз за тем, чтобы узнать про эти самые методы? – осведомилась я.
Оба родителя энергично закивали.
Марат ловко, как обезьянка, полез наверх по стеллажу, цепляясь за полки руками.
– Нельзя! – сказала я. – Уронишь что-нибудь себе на голову или сам свалишься.
– Не свалюсь! – не оборачиваясь, пообещал Марат и тут же рухнул вниз вместе с коробкой тестов.
– Вот видишь!
– Ничего! Я потом соберу. Не удержался просто, – мальчик явно был настроен повторить попытку.
– Сидеть! – прикрикнул папа. Марат привычно затихарился. Наташа вздрогнула и закрыла руками лицо.
– А как вы полагаете, что происходит с вашим ребенком? – спросила я, чтобы погасить напряжение.
– Избаловали! – снова рубанул воздух Алик.
– Не знаю, совсем не знаю… Наверное, это с нами что-то… – прошептала Наташа.
Приличный Филипп
– Главное – он ведь в садик с годика ходил! И всегда его все хвалили! – с нескрываемым возмущением говорила женщина, сидящая в кресле напротив меня.
Девятилетний Филипп, ее сын, примостился сбоку на стуле. Сидел он смирно, смотрел прямо перед собой на узор ковра и – вот чудо! – не болтал ногами. У женщины было простое и довольно привлекательное лицо, большие сильные руки, в которых она комкала носовой платок.
– Так это же хорошо, если хвалили… – дипломатично заметила я.
– Так вот, и я то же говорю! – платок прямо-таки яростно завертелся в пальцах. – Всегда его в пример другим ребятишкам ставили! И не шалит никогда, и не дерется, играет тихо в уголке, когда что помочь надо – завсегда поможет. Мне так Вера Николаевна, воспитательница ихняя, и говорила: «Такого приличного мальчика, как у тебя, Груня, еще поискать надо!»
– Замечательно! – я решила вмешаться в пока непонятный для меня монолог. – Простите, как вас зовут?
– Агриппина Тимофеевна, – охотно представилась женщина.
– Хорошо, Агриппина Тимофеевна. Вероятно, вы пришли ко мне с какой-то проблемой. Ведь сейчас приличный мальчик Филипп, наверное, уже посещает не детский сад, а школу?
– Вот! – торжествующе воскликнула Груня (так я про себя и стала ее именовать). – В этом все и дело! Вот скажите мне, доктор, мог он так сразу потупеть, а? Мог?
Я на всякий случай отмолчалась.
– Не мог – я вам говорю! Если бы он был какой-нибудь отсталый, так он и раньше таким был. И кто-нибудь это где-нибудь заметил бы. В садике там, или уж мы с отцом. В конце концов, я одного уже вырастила – небось, знаю, как это бывает…
– Так, Агриппина Тимофеевна, – не выдержала я. – Давайте все по порядку.
Не сразу, но постепенно удалось мне вытянуть из нее последовательность событий и само содержание проблемы.
Филипп родился здоровым, но очень крупным ребенком. Вес его при рождении составлял 4,5 кг. Роды были тяжелыми, немолодая уже Груня после них долго приходила в себя, но врачи заверили родителей, что с ребенком все нормально.
В первый год жизни Филипп болел только простудными заболеваниями, много спал и никого ничем не беспокоил. Впрочем, он и потом никого не беспокоил. Очень любил играть один с тряпочками, кастрюлями или коллекцией поздравительных открыток, которые собирала Груня девчонкой и которые потом привезла с собой из деревни.