Дети войны
Шрифт:
Завтра мы вновь поднимемся туда, будем искать флейту из легенд.
Но пока что я шла к гроту — он казался островком знакомой жизни среди чужих скал. В глубине его чернели палатки, а у входа горел костер — бездымный и почти бесцветный, я заметила его, лишь когда подошла совсем близко. Светлое пламя металось в ограде из камней, опадало и взлетало вновь. Мы могли высушить одежду без огня и без огня согреть воду, но здесь было так холодно, и воины теснились вокруг костра, сидели прижавшись друг к другу, потягивая руки к языкам пламени.
Неужели зима уже наступила? Или здесь, в чужом
Мельтиар сидел чуть поодаль, на широком камне. Темнота текла с его пальцев, вспыхивала, смерчем закручивалась на земле. Ее движение завораживало, как танец или песня, — зовущая и неистовая. Беззвучная песня.
Я подошла, и темнота сомкнулась вокруг меня, обдала жаром. Мельтиар поймал мою руку, — быстрое, горячее прикосновение, — и тут же отпустил, кивнул в глубину грота и велел:
— Возьми себе поесть и возвращайся.
Под скальным сводом было темно, лишь два белых шара мерцали, воздух дрожал в их призрачном свете. Я пробралась между палатками, пытаясь вспомнить, где наш маленький склад. Нашла его почти сразу — ящики громоздились один на другом, выше моего роста, я с трудом сумела вытащить коробку с едой. На сколько дней нам хватит этого? И что мы будем делать потом? Здесь голые камни, ничего не растет, даже терпкие ягоды, — те, что мы собирали в лесу.
Я вышла наружу и кто-то из сидевших возле костра протянул мне кружку с дымящимся чаем и подвинулся, освобождая место возле огня. Я помотала головой, пробормотав благодарность, и вернулась к Мельтиару.
Рядом с ним было тепло, и я молча прижалась к его плечу, закрыла глаза.
Совсем как тогда, во время наших блужданий, — холодная ночь, и лишь темнота согревает нас. Можно бесконечно сидеть так, слушая его дыхание, чувствуя, как черный поток движется вокруг, без устали, без остановки.
Нет, все совсем по-другому. Вокруг нас не осенняя прохлада, а дыхание зимы. Мы не изгнанники. И мы не дома.
— Ешь, — сказал Мельтиар.
Я открыла коробку. Такая же еда, как была во время всего нашего пути по морю — но, когда мне удавалось есть на корабле, я едва различала вкус, а теперь он вернулся, стал ярким. Полоски сушеного мяса, сухари, тонкие, как бумага, орехи и ломтики вяленых фруктов, — часть нашей земли, нашего мира.
— Если в течение трех дней мы никого не встретим, — проговорил Мельтиар, — и ничего не найдем, тогда я обращусь к своим старшим звездам. Если они не ответят, мы вернемся.
Я взглянула на него. Мельтиар смотрел вдаль, на темное небо и едва различимые гребни рифов. Его волосы сливались с вечерним сумраком и волнами темноты, в зрачках мерцали отблески черных искр.
Вернемся… Мне так хотелось вновь оказаться дома, — пусть даже не в городе, пусть даже возле моря, по колено в воде, но возле родных берегов. Но мы не можем вернуться ни с чем, разве для этого мы пересекли бездну? Флейта — сказка, трудно думать иначе, но мы найдем что-нибудь, узнаем важные вести, составим карту чужой земли, привезем здешнее оружие и амулеты, мы не вернемся с пустыми руками.
Я хотела сказать об этом, но тревога накрыла меня как тень, холодом потекла в крови.
Что с нами будет, когда мы вернемся? Где мы будем? В лагере Аянара? В лесу, вдали от людей? Что решат эти невидимые люди, живущие на тайном этаже? Они судили Мельтиара после победы. Обвинят ли его теперь, если он вернется без флейты?
Мельтиар обнял меня крепче, прижал к себе. Его сердце билось медленно и ровно, в такт жаркому движению темноты.
— Я многое вспомнил, — сказал Мельтиар. — Хотя не все понимаю. И только одно никак не могу вспомнить: за что меня судили.
— Что бы там ни было, — прошептала я, — тебя судили несправедливо.
Он не ответил.
35
Чужая земля лежит передо мной.
Каменистая равнина, светлые, острые тени, темные пятна деревьев вдали. Стена гор у самого горизонта — туманный призрак. Ветер дует с моря, уверенный и сильный, запах прибоя мешается в нем со вкусом земли. Неприветливый, суровый мир. Неужели весь он такой?
Нет.
Вместе со своими предвестниками я стою на каменистой гряде, скрывающей наш лагерь от чужих глаз. Армельта и Каэрэт кружат в небе — они так высоко, что кажутся птицами, черными ястребами, высматривающими добычу. Их полет эхом отзывается в моем сердце.
Они высоко, но облака еще выше — лучи солнца пронзают их, делают воздух прозрачней, тени жестче. Облака тоже движутся, медленно уходят на запад. Мир кажется безлюдным, словно мы первые люди, ступившие на его берега.
Но я знаю — это не так.
Я чувствую следы силы в земле — не похожая на звуки песен, на чистое сияние источников, на разящую магию, на темноту — она все же кажется знакомой. Ее следы остывают, им много дней, много недель, но я все еще могу различить разрушительное эхо.
Здесь была битва, и земля запомнила ее. Это поле сражений.
Я вслушиваюсь в затухающие отголоски чужой силы, вглядываюсь внимательно, стараюсь не упустить ни единого отблеска. Но эта сила чиста — в ней нет удушающего вкуса пепла, сумрачного дыма, стремящегося проникнуть в душу и навсегда погасить звездный свет. В ней нет отравы всадников, нет пыльных чар наших врагов.
Это не их мир.
Разочарование и облегчение — единое чувство — переполняет меня. Я хочу уничтожить врагов, всех до единого, тех, что выжили и тех, что еще не родились. Но здесь со мной лишь горстка воинов, я не могу потерять никого из них. Они все должны вернуться домой.
Мысль Армельты вспыхивает как клинок на солнце, слова Каэрэта догоняют ее почти сразу.
Люди! Отряд, двадцать три человека, повозки и кони, направляются к нам!
Я все еще ничего не вижу — должно быть, чужой отряд движется среди темных островов леса или за отрогами скал. Армельта и Каэрэт парят в вышине, черные молнии в изменчивом небе.
Возвращайтесь, говорю я, и они разворачиваются, устремляются вниз. Я уже вижу крылья, различаю очертания тел.
Армельта приземляется первой, — ветер бьет мне в лицо, камни гудят. Почти в тот же миг Каэрэт пикирует, едва уклоняется от ее крыльев — черные перья бьют по воздуху, не желают исчезнуть в складках одежды. Армельта откидывает стекло шлема, — я успеваю увидеть, как гаснет багровая сетка координат, — жадно глотает воздух, говорит: