Дети войны
Шрифт:
Он рассказал мне все — яркими всполохами мыслей. О том, что мы отрезаны от своего мира и от отряда, ждущего на берегу. Мельтиар не видит их, не может окликнуть.
Отрезаны. Смогу ли я найти свою команду во сне?
Эта мысль, внезапная, незванная, полоснула меня. Я замерла, крепче сжав ладонь Мельтиара. Долгое плаванье, берег другого мира, чужая земля, незнакомые воины, — слишком много нового я видела за эти дни, и забыла, забыла!
Забыла, что сегодня я снова должна погрузиться в белый сон, найти Коула и Кори.
Сегодня?
— Сколько
— Пять дней, — ответил Мельтиар.
Я улыбнулась, кивнула. Сегодня. Я найду их, увижу, смогу поговорить.
Зажмурившись, я собрала все силы, сжала тревогу в безмолвные слова, направила Мельтиару.
Барьер… не остановит сны?
Не остановит. Ответ Мельтиара пылал, заливал душу огнем и темнотой. Даже время их не остановит.
Водоворот образов, разноцветных и серых, погас у меня за спиной. Да и был ли он? Я закрыла глаза, готовясь к погружению, к странствию по лабиринту белого сна, — но он накрыл меня как пелена.
Кори и Коул рядом со мной, мои пальцы меж их ладоней, — словно мы не расставались. Может быть, мы все время были здесь, а море и берег — лишь сон?
Не комната на этот раз — колышущиеся пологи, меняющие цвет. Явь ли пробралась в сновидение или память о лагере Аянара? Свет текучий, неясный, ярче его — сияние, бьющееся под пальцами Кори, растекающееся по нашим сцепленным рукам. Перевожу взгляд с Кори на Коула, окунаюсь в тревогу и радость, — словно кто-то из нас снова вышел из бури.
— Как ты? — спрашивает Кори. — Что у вас случилось?
— У нас все хорошо, — отвечаю я.
Все хорошо, нет повода для беспокойства, чужаки приняли нас как гостей, может быть, мы скоро вернемся с флейтой! Радость наполняет меня, и я не могу различить, что ее породило: свет Кори или сила Мельтиара, или то, что мы живы. Мы живы, мы вместе, сидим втроем, соединив ладони.
Я спрашиваю:
— Нас не было видно?
— Да, вы пропали! — говорит Кори. Коул бросает на него удивленный взгляд, беспокойство вспыхивает с новой силой. Коул не знал, что мы погасли, стали невидимыми звездами. Неужели даже с тайного этажа нас не могли разглядеть? — Как хорошо, что ты здесь! Когда вы исчезли, у нас все жутко переволновались, и я тоже!
— Там барьер, — отвечаю я. — Он скрывает от любой магии, мы внутри него.
— Ты в безопасности? — Коул смотрит на меня с тревогой, и я киваю.
— На что похож другой мир? — спрашивает Кори.
Рассказываю, почти веря, что сейчас слова вспыхнут образами, заклубятся перед нами, примут облик чужого лагеря, выстроятся рядами палаток. Кори и Коул увидят воинов, колесницы, услышат и поймут чужую речь, смогут ощутить ветер и холод далекой земли.
Но лишь свет расходится кругами от наших рук.
— Скорей бы нам встретиться наяву, — говорит Кори, и сон отзывается на его слова, тает, впуская явь.
39
Солнце уже поднялось к полудню и теперь — наконец-то — меня ведут к лидеру воинов. Часы ожидания позади — холодные и долгие. Время рассвета и утра, когда я стоял у края лагеря, смотрел за барьер. Звуки долетали до меня издалека, казалось, с самого края земли. Восходящее солнце заливало равнину. Лучи текли, огонь превращался в золото, но я оставался в темноте.
Здесь, за барьером, я словно в клетке.
«На тайном этаже волнуются за тебя». Бета разбудила меня ночью, рассказывала свой сон. Сила видений еще опутывала ее, сквозила в дыхании. Я долго думал об этих словах, лишь ненадолго забылся перед рассветом, и сон был глухим и темным.
Я не могу перестать думать об этом и сейчас, шагая через чужой лагерь.
Волнуются за меня?
Нет.
Волнуются, что я не выполню задачу и все грядущие задачи, — да. Ведь я погас на их небе, не дотянуться, не увидеть. Беспокоятся обо мне? Нет. Я не человек для них, я лишь багряный отблеск, скитающийся по чужому миру.
Орудие их воли.
Память накатывает, тяжелая как свинец, грозит пробудиться полностью, раздавить кости черепа, потопить меня в последней правде. Но темнота пылает — выше барьера, прочнее гор, — не подпускает воспоминания. Я так хотел вспомнить, хочу этого и сейчас, — но не время.
Сейчас я должен быть неуязвим.
Старик-переводчик откидывает полог высокого шатра, и я вхожу.
Вождь здешних воинов — Эрай, так его зовут — встает, приветствуя меня. Свет дня падает с трех сторон, лучи перекрещиваются в центре жилища. Полотняные своды высоко, — трудно поверить, что мы в палатке. Над нами качаются ленты, дрожат отблески бубенцов, тихо звучит их песня. Магия течет кругами, снова и снова обегает шатер, простая и прочная, — как земля, как небо.
Эрай указывает на низкую скамью. Покрывало на ней истерлось и выцвело, но алый цвет еще различим и виден тонкий узор, золотая нить. Я сажусь, Эрай опускается напротив, подает знак старику-переводчику, и тот приносит кубки. Я делаю глоток, — это не вино, вода, но вода кристально-чистая. В ее вкусе голос горного родника, шелест деревьев на склоне, ветер, поющий в расселинах. На этой равнине не найти такой воды, ее привезли издалека.
— Посланник чужой земли, — говорит Эрай, — ты хочешь заключить союз. Расскажи о своем народе.
Я ставлю кубок на резной стол, разделяющий нас, и начинаю рассказывать. Эрай смотрит на меня, слушает, не перебивая. Старик-переводчик сидит на полу. Краем глаза я вижу, как движутся его руки, — помогают моим словам обрести смысл чужой речи.
— Жизнь моего народа, — говорю я, — неотделима от света звезд и от волшебства, пронизывающего наш мир. Когда-то мы были свободны. Но враги, ненавидящие магию, приплыли, чтобы уничтожить нас и отобрать нашу землю. Они думали, что им удалось. Но мы выжили, выстояли, спустя сотни лет мы отомстили и вернули себе свой мир.