Детские души

БРАТСКАЯ МОГИЛКА

Старая женщина зашла на территорию кладбища, свернула направо и остановилась у могилки с голубым железным памятником трёх угольной формы увенчанным красной звездой и надписью –“ Братская могилка”. На стоящий рядом железный столик она выложила красные пасхальные яйца, куличи и бутылку вина. Зажгла четыре свечи, села на скамейку и заплакала. Проходивший молодой человек остановился, удивлённо всмотрелся в памятник, внизу которого маленькими буквами в столбик было написано: Петя, Вася, Саня, Коля. Он постоял, пока вздрагивающие плечи женщины не успокоились, и подошёл поближе, немного с боку.

– Извините – его голос звучал тихо и деликатно

Женщина обернулась, белым платком вытирая слёзы.

– Здравствуйте – поклонился молодой человек и представился. – Извините, хотел спросить. Я историк. Обычно на городских кладбищах не делали братских захоронений, это меня удивило, и как историк,

– Так тут все братья. Все четверо. Мои… Они ж не солдаты милок… Хотя, как сказать

– Так….
– молодой человек хотел ещё спросить , но женщина поняла его

– Маленькие они были ; Кольке три, а старшому Петьке восемь, в песочнице, во дворе их всех одной бомбой и убило.

– Извините – смутился молодой человек – простите ещё раз. Он поклонился и медленным шагом направился к выходу: “ Хотя как знать… Как знать..” – прошептал он слова старой женщины.

СВОБОДА

По набережной приморского городка, укутавшегося финиковыми пальмами, огромными кустами олеандра, тысячами экзотических цветов и смешанным волшебным ароматом моря и растений; каждый день, в любое время года, прогуливался человек известный здесь каждому. Он был не от мира сего; небольшого роста, без признаков растительности на лице, и на первый взгляд напоминал мальчишку лет пятнадцати. Ни с кем в разговоры он не вступал, но всегда говорил “спасибо” за оказанное ему добро, и только с утра до ночи выкрикивал одну фразу: “ свободу детям всего мира!” или просто кричал – “свобода”. Никто не знал, как его зовут, поэтому в городе его прозвали – Свобода – и он отзывался на это имя. Наверно каждой деревне, городу нужен человек не от мира сего, как своеобразное мерило окружающих его людей; что-то похожее на историю с Лотом.

Сотни детских домов надо было спасать от наступавшего врага, от войны. Фронт был рядом. Больше тысячи детей погрузили на большой корабль – предстоял суточным переход. Первый раз на корабле, впервые в море. На палубе шум и гам. Дети не оставляют ни одного угла – всё изучено, проверено, потрогано. Их маленькими группами, по очереди водят на капитанский мостик, старпом охотно, с задором рассказывает, приказывает матросу погудеть, даёт каждому постоять у руля. По краям расставлены матросы – иначе за мальчишками не уследить; девочки больше сидят на месте – кажутся серьёзными. Спать устраивают кого куда, но мальчики непременно хотят спать на палубе; “укрывшись ночным небом” – как рассказывал матрос, смотреть на звёзды и мечтать о чём мечтают все мальчишки, на всех континентах. Утром, когда все позавтракали и снова носились по палубе, с далека стали приближаться две чёрные точки, нарастал гул, дети уже опытные в таких делах, ничего хорошего не ожидали от такого шума. “Немцы” – закричали сразу несколько матросов, и быстро стали спускать детей в трюмы и каюты. Первый самолёт, шедший намного впереди, сбросил две бомбы, они упали в воду. Налетел следующий – и тоже сбросил две – они угодили по центру судна: взрывы раскурочили корабль почти напополам. Подошедший через два часа траулер, среди хаоса обнаружил четверых малышей чудом уцепившихся за какие-то обломки и ничего не соображавших: один из них вцепился в кусок обшивки корабля и не отпускал его даже ступив на землю. Сознания троих удалось вернуть к жизни, а одного, мальчишки лет восьми, осталось где-то в хаосе. Он не был в том состоянии, которым принято определять подобные случаи, во всём он был обычным ребёнком но только глубоко и безнадёжно замкнувшимся в себе. Через неделю, с криком – “свободу всем детям мира” – он впервые попытался сбежать из детского дома; спрятался в кустах олеандра в самом центре парка и просидел там наверно все два дня. Только на третий день, когда он попив воды в фонтане возвращался в своё убежище, его еле передвигающего ноги, заметил прохожий. Побеги повторялись часто, при первой возможности, пока он не стал совершеннолетним – держать в детдоме его уже никто не имел права. Он видимо слышал и всё понимал. Умалишённым он не был, изоляции и другим принуждениям не подлежал. Выделили ему комнату во флигеле детдома и собирались сделать местным сторожем. Но он в комнату даже не зашёл. Сбежал в тот же день.

Маленький городок, где слухи разлетаются быстрее чаек, принял его тепло, и каждый стремился угостить – кто приглашал за стол в открытом кафе, он никогда не соглашался, но брал предложенное угощение, кто монетой, кто вещами. Он целыми днями ходил по набережной – единственным местом его обитания, выкрикивая: “ свободу всем детям мира! Свобода – а!” Когда через много лет он скончался, хоронили его всем городом; на могиле поставили деревянный крест с надписью : Свобода. Свободу детям всего мира!

ГОЛУБИ

Утром неожиданный налёт на город. Мама хватает Аню на руки, берёт Костю за шиворот и толкает к двери: “в погреб !”– кричит она. “ бежим к погребу!” Огромный погреб находился во дворе некогда графского дома, теперь ненужный, оставленный без дела, служил детям для игр. Яму давно хотели засыпать, но было неизвестно откуда взять столько земли. “Голуби! голуби!” – кричал Костя, пытаясь вырвать свой шиворот из материнской руки. Они выбежали во двор, и через пару шагов оказались у входа в погреб, куда уже забегали остальные жильцы коммунального дома. Секунда неразберихи – Костя вырвался и побежал к другому концу двора – к построенной над сараями, голубятне. По ту сторону забора, в другом дворе, взорвался снаряд. Мама передала Аню кому-то из соседей и кинулась за сыном. Костя вскарабкался по узкой лестнице, открыл дверцу: “летите! летите” – кричал он размахивая руками. В железной сетке, в дальнем углу зияла дыра от осколка и один голубь с оторванной ногой и побитым крылом лежал в крови. Костя кинулся к нему, бросались и царапались вылетавшие птицы, он взял голубя, прижал левой рукой к груди, выбежал из клетки, два шага и он у лестница. Бо… ом! – раздался глухой взрыв и Костю бросило на крышу сарая, его правая нога свисала у лестницы, левая рука осталась прижатой к груди. Голубь тихо урчал. Птицы покружились и скрылись в небе.

ДОБЫЧА

На окраину леса выбежал беляк; линявший, со свисающими клочками зимней шерсти, расширенными глазами и ёрзающим носом; прыгнул вправо, из лесу волк длинным прыжком настиг жертву, только схватил за шею, послушались крики, полетели камни в зверя. Расцепил волк челюсти, заяц истекает кровью, дрожит, полумёртвый дёргает задними лапами, смотрит волк – двое мальчишек на той стороне поляны кричат, машут руками и метко кидают камни, попадая то по спине то по голове хищнику. Секунда и решение принято – волк боком делает прыжок и убегает. “победа” – кричит Антон, тот что постарше и прыгает размахивая кулаками. “победа” –голосит в ответ брату Никита и тоже радостно прыгает, обнимает Антона. “Бежим” – кричит Антон. Довольные своей ловкостью, они уже чувствуют запах жареного мяса, желанный и почти забытый. С тех пор как началась война и как братья остались сиротами они не помнили когда ели досыта. Теперь оба бежали счастливые с трудом перебирая ногами: большие отцовские ботинки, хранимые как память но от безысходности обутые, хлюпая шлёпали Никиту по пяткам ; лапти Антона, неумело сплетённые другом Вовкой, покалывали лыком, и прилипшая грязь делал их пудовыми. Он постоянно вскидывал руки – большое, тяжёлое пальто норовило выкинуть из себя хозяина, Антон ненадолго возвращал его на исхудавшие неокрепшие плечи. “Вдруг убежит?” – беспокоился Никита, поправляя спадавшую на лоб ушанку. “Ты видел кровища. Конец ему. ” “Может сменяем его на пшёнку или хлеба. Каши надолго хватит?” “Ты что! Пшёнку и так как – нибудь добудем. А зайчатина…” – и снова запах жареной зайчатины ударил Антону в ноздри.

Ба….ах – раздалось над полем с безжизненно пожухшей травой и даже вздрогнул раненный заяц. Запах жареной зайчатины исчез, и теперь лежавшему на земле Никите, в ноздри ударил отвратительно терпкий запах гари, жжёной резины, и ещё чего-то противного от чего тошнило. Он пытался вспомнить время между тем, когда бежал и теперь когда почему-то лежал. Мысли жужжали как муха пойманная в ладони, бились о какие-то стены но не находили выход. Перед глазами стояла окраина леса, кусок примятой травы и бессильно дёргающий ногами заяц. Вдруг он почувствовал сильный холод в ногах и через секунду их пронзила боль. Никита посмотрел на ноги – на конце они почему-то покраснели , и на обоих не было отцовских ботинок. Он глазами пошарил по полю и только сейчас заметил Антона : брат лежал навзничь и мучавшее его пальто ещё и порвалось – подумал Никита – увидев дыру в правом боку и только потом осознал, что дыра эта багровая. Потом снова резкая боль кольнула в ноги и поднявшись по телу выстрелила в голову.

“Зайца… Антон… зайца забери…” – кричал в палате бредивший Никита. “Антон….. Антон…” Он нервно шарил вокруг руками: “ботинки…. отцовы…” – и снова звал брата. Прибежала медсестра, попыталась успокоить Никиту, потом пришла вторая, схватила его руку, зажала под мышкой и ввела укол. Несколько дней после операции Никиту не отпускал жар, он постоянно бредил – зовя брата, ища отцовские ботинки, напоминая Антону забрать зайца. “Когда придёт в себя, не говорите с ним и не отвечайте, зовите сразу меня или дежурного доктора” – предупредил в палате седобородый врач.

Через неделю, посреди дня, Никита открыл глаза, прошёлся взглядом по каждому в палате, потом зажмурился словно осознавая увиденное и попросил воды. Позвали седобородого доктора. Никита лежал смотря на потолок, лицо его было бледным но спокойным. Доктор молча поднёс стакан воды, Никита без слов принял происходящее как само собой разумеющееся, взял стакан, медленно выпил до дна, отдал доктору и спокойно опустил голову на подушку. Доктор посмотрел внимательно, про себя оценил состояние пациента, пододвинул стул и сел. Он взял Никиту за руку, тот перевёл на него взгляд и снова посмотрел в потолок.