Детский альбом. Дневник старородящей матери Ирины Лакшиной
Шрифт:
Я пошла назад осторожно, как по стеклу. Опустившийся живот – это то немногое, что я знала: прочитала (не у Геродота). Кажется, недели через две рожать. Ох, хоть бы наша врачиха в отпуск ушла – погода шепчет, июль… Хоть бы дали путевку куда подальше: в Сухуми, что ли.
В палате суета. Сонной блондинке тоже принесли нелегальную передачу. Такой пир закатили! Лешкин грильяж пошел на ура: все конфеты раздала. На вопрос, почему не ем сама, ссылаюсь на аллергию. Все хрустят бумажками.
Довязываю рукав свитера. Надо спешить: когда рожу, времени на вязание не хватит,
Это сегодня, а 22-го родилась моя доченька! Катька оказалась такая увесистая (3 кг 600 г), что сделали кесарево – старородящая маменька не смогла разродиться. Сама виновата: жрать надо меньше. Со вторым (это уж точно будет сынок) я буду блюсти вес с самого начала: никаких родителей слушать не буду и «есть за двоих» не намерена.
Катька родилась в воскресенье. Есть поверье, что «воскресные» дети могут понимать язык птиц и зверей. Образно говоря, дитя с лингвистическими способностями.
Такая хорошенькая! Единственный ребенок без какой-то там послеродовой желтухи, на нее специально приходят посмотреть. И волосатая, с бровками и ресничками! Я с ней познакомилась только вчера, на первом кормлении. По-моему, мы друг другу понравились.
О родах писать не буду, клянусь. Воспоминаний хватит надолго. Хирург – лапочка: молодой парень лет 30, косая сажень в плечах и рост не меньше двух метров. «Лакшина, – говорит, – поехали резаться». Да с таким куда угодно поедешь. Я на каталке, он бежит рядом, а сам смеется: очень уж его повеселили мои вопли «как я второго рожать буду?..»
О, опять несут на кормежку! Прекращаю дозволенные речи.
«Любовь к ребенку приходит постепенно»… Что ты понимаешь, доктор Спок! Если бы ты посмотрел на мою Катюшку, ты бы раскаялся. Публично.
Завтрак Катька нагло проигнорировала – проспала, никак не соглашаясь отведать материнского молока. Медсестра, которая пришла забирать сытых ангелочков, укоризненно сказала мне: «Что же вы, мамочка, не догадались ее за пятку щипать?»
Откуда я могла знать?! У Спока про пятку ни гугу, зато уверяет: «…еда – главная радость в жизни ребенка». У Лехи тоже главная радость в жизни – еда, вообще у всех мужиков. А Катюня создание нежное, деликатное. Меня беспокоит, какое представление сохранится у нее от мамаши, которая не сумела накормить ее? До пятки, кстати, не так-то легко докопаться: вон они, лежат на каталке рядами, плотно завернутые, как голубцы. Кстати, я не видела ее там, под пеленками. Вдруг у нее пуповина какая-то не такая?
Материнство – рискованная авантюра. Сплошные страхи.
Приготовилась ущипнуть ее за пятку, но сегодня Катька не выпендривалась – изголодалась. Я опытная: подержала ее стоймя, чтобы срыгнула. Потом она счастливо зевнула и отрубилась.
Доктор Спок советует убрать из дому лишние вещи на пару
Моя соседка – могучая баба, похожая на Людмилу Зыкину. К счастью, не поет, но все знает. Оно бы ничего, но без компании «Зыкина» вянет и поэтому назначила в себеседники меня.
«Ну что ты все с книжкой – я тебе лучше всякой книжки расскажу, как и что, двоих родила, слава богу, все здоровы…»
Киваю, не отрываясь от Спока.
«…когда зубы шли, помню, так я намучилась… А тут опять малец, у них всегда тяжелей…»
Хотела проверить по Споку. Доктор открылся на главе «Половое созревание». Нет, это преждевременно.
«…мы девочку ждали, но я как увидела свой живот, сразу поняла: малец, опять малец!»
Я оторвалась: «А как вы поняли?» – «Ну как? Если живот огурцом торчит – малец, а вот если круглый, то девочка!»
Доктор Спок явно не в курсе.
Мы с Катькой дома.
Пишу вечером, уже валюсь с ног от усталости.
Леха нас привез, а тут… Родители совали мне цветы, сами норовили раскопать Катькину физиономию. Леха всех гнал мыть руки, как дошкольников. Свекровь встала на вахту к гладильной доске: «Все надо проглаживать с двух сторон». Леха нахально сказал: правильно, гладь.
Водрузили спящую красавицу в кроватку таким же голубцом, как в роддоме, и на цыпочках ушли на кухню.
Скандал возник случайно, как лесной пожар. Я убрала подушку из-под Катькиной головы. На меня дружно накинулись, орали, сама я тоже орала, потрясая д-ром Споком: ребенку не нужна подушка! Свекор орал, что человек не может спать без подушки, Леха орал, что спал в армии без подушки – и ничего, моя маманя хваталась за виски: вот если бы с тобой так!.. И Катька заорала тоже – то ли проголодалась, то ли претендовала на подушку. Не сразу разобрались, что ребенок мокрый; спасибо, бабушка пощщупала.
Все, сплю.
Все время дико хочется спать. «Это лактация, – важно сказала Лешкина мать, – я тоже все время сонная ходила». После чего предложила, что завтра приготовит нам обед – она купила говядину.
Нет, это отдельная песня. Вернее, вставная новелла. Итак.
Она приехала, когда Катька доедала свой обед, а счастливая мать смотрела на нее и клевала носом. Потом и Катька стала заводить глаза: ох, как я устала… Положила я наследницу спать и сама нырнула под плед – о, какое блаженство, что ж я раньше не ценила-то… Только я начала уплывать под Катькино сопенье, как топ-топ-топ… Открываю глаза: Лехина мать у дивана, шепчет: «Ирочка, в какой кастрюле ты мясо тушишь?..» Она не знает географию нашей кухни, так что тащусь на кухню, достаю казанок, спрашиваю, не надо ль еще чего. «Нет-нет, Ирочка, ты поспи, я сама все сделаю». Меня сдувает из кухни туда, где диван, подушка, сон…