Детский Мир
Шрифт:
Мать виновато опустила голову:
— А вставные-то хоть куда делись?
— Твой Гута выбил.
— Как Гута «выбил»? — в момент вспыхнула она. — А ну пошли.
— Нет-нет, — теперь уже дочь стала тянуть мать. — Все не так просто. Пошли домой, там расскажу.
— Ну, пошли, — после раздумий сдалась мать, — Посмотрим, что у тебя за «дом».
Они уже подходили к самому подъезду, как кто-то громко окликнул по имени мать.
Розы. Они остановились, оцепенели. Прямо к ним, как ни в чем не бывало, подошел младший брат Гуты,
— Как-никак мы соседи. А молодые — ну, не сошлись характерами, а нам все равно рядом жить. Да и родители наши тебя очень любили и уважали. А где сыновья, мои друзья, однокашники? В Хасавюрте? Так что ж они там делают? Здесь вся жизнь! Пусть срочно приезжают, и ко мне. Пока еще время есть — компенсацию дам. Всю, конечно же, не получат — откат Москве, а обоим по половине — обещаю: огромные деньги, за так, и бегать документы оформлять не надо, я помогу.
— Разве это «за так»? — не смогла сдержать себя Роза.
— Замолчи! — топнула ногой мать, и, слащаво улыбаясь соседу. — Да храни вас, всех Туаевых, Бог, — она его обняла. — Я обязательно передам сыновьям от тебя маршо [20] . Большое спасибо за заботу.
— Хорошо, что не поцеловала, — уже в подъезде съязвила дочь.
— Дура ты, — постановила мать, глубоко вздохнув. — Чувствую, они опять захотят с нами породниться.
— Разве что с тобой.
— Ну и оставайся одинокой девицей.
На это дочь ничего не ответила.
20
Маршо (чеченск.) — свобода.
В «доме» мать погостила недолго: пообедала со всеми, посмотрела по сторонам и сказала:
— Что-то в этом городе у меня голова все время болит.
— В войну у всех голова болит, — ответила ей дочь. — А раз приехала, хоть переночуй со мной.
— Поеду. Мальчики одни. Боюсь.
Роза провожала мать до автовокзала.
— А за русской старухой, как за родной, заботишься, — ревность в голосе матери.
— Нана, перестань. Мы судьбой повязаны. А о вас забочусь не меньше: ползарплаты вам отсылаю, сама в лохмотьях хожу.
— Вот и дура, — вновь постановила мать. И чуть погодя, примирительно. — Братья компенсацию получат, и больше ни копейки нам не высылай. Свою жизнь устраивай, — а далее совсем тяжелое. — А об этом Мальчике и не мечтай. Не сегодня-завтра, даст Бог, война кончится, его родня по отцовской линии объявится — такого славного ребенка заберут.
— Я без Мальчика жить не смогу.
— Сможешь, своих заведи.
— От кого? — рассердилась Роза. — От кого попало, как у других народов, нам нельзя, заклюют.
— Правильно, нечего разводить ублюдков.
— Так от кого рожать? Кто меня замуж возьмет? Мужиков не осталось, да и старая я уже! Как бабушка —
— Война, все эта война перевернула, — пустила слезу мать, обняла дочь. — Нана яалъ хъа! Нана яла хьан! [21]
Глава одиннадцатая
Этот страшный слух уже несколько дней зловеще витал над Грозным. Об этом говорили и в больнице, и на базаре, и на автобусных остановках. Как и все жители, Роза в это верила и не хотела верить.
21
Нана яалъ хъан (чеченск.) — смысл: лучше бы мать твоя умерла, чем все это переживать.
Лето было в разгаре, июнь догорал. В городе было жарко, даже душно. К трем часам, освободившись на работе, Роза, как обычно, по пути домой свернула на зеленый рынок. Здесь, средь застоялой пыли, грязи и кучек мусора непролазная толкотня, столпотворение всяких лиц; и гражданских, и военных, и еще неизвестно каких. Кругом шум, неспешность, всюду играет музыка, торговки зазывают на свой товар: у мясных рядов дремлют толстые собаки, высунув от жары языки; у рыбных — о ноги продавщиц трутся облезлые кошки; у хлебных рядов примостились голуби и воробьи.
Недолго послонялась Роза по базару, купила Мальчику позднюю клубнику, абрикосы и мороженое; потом еще кое-что, и окончательно выбившись из сил, вспотев так, что глаз не раскрыть, уже с облегчением покидала это людное место, как кто-то сзади тронул ее пакет:
— Девушка, вам помочь? — на чисто русском языке.
— Чего уж, — она отдернула руку, а симпатичный молодой человек в солнцезащитных очках более, чем настырен. — Да не нужна мне твоя помощь. Ой! Бага, неужто ты? Клянусь, никогда бы не узнала.
Бага выбрит, красиво, даже модно одет; настроение тоже бесшабашное; глаз не видно, только прежний оскал белоснежных зубов.
— Вот теперь ты молодец, — искренне радовалась Роза, — какой красавец стал! А то напялил эту грязную униформу, все по подвалам, да подворотням шлялся — в бороде вшей разводил.
— Ха-ха-ха! — беззаботно хохотал Бага.
Болтая ни о чем, более о мирском и веселом, они немного удалились от базара.
— Так что ж ты нас и «свой участок» навсегда забросил? — поинтересовалась Роза.
— Как я вас, тем более «участок», могу бросить, — шутливо отвечал он. — Ты знаешь, как я по Мальчику и его музыке скучаю, — сам такого не представлял. Погоди-ка, — он огляделся, подошел к торговым ларькам, стоящим в ряд вдоль разбитого Дома Моды на проспекте Победы и долго присматривался, пока не выбрал большую красивую машину. — Это Мальчику подарок.
Почему-то в этот момент Бага стал как никогда серьезным, даже озабоченным. Он снял очки, вплотную подошел к Розе и обхватил ее локоть: