Детский Мир
Шрифт:
— Бага! — злобой блеснули ее глаза, и чуть ли не крича, — Скрипка Мальчика!
— Не шуми, — резким движением высвободился от ее притязаний и уже строго: — Тоже мне запрятала скрипку! Прямо у входа. Здесь в любой момент облавы жди, — последние слова донеслись уже из темноте.
Вернулся он не с автоматом, а бережно неся футляр, и увидев, как облегченно расплылось лицо Розы, игривым тоном:
— На этой скрипке Мальчик будет играть на твоей свадьбе, а я буду танцевать лезгинку.
Она бесцеремонно выхватила его ношу, недовольно оглядев, быстро двинулась вверх и уже на выходе из подвала, полуобернувшись:
— Бага, сколько раз я прошу тебя: не шути со мной. Мал еще. И
— Кто же этот счастливчик? — с усмешкой.
Теперь уже без гнева она погрозила ему пальцем:
— Не ждал бы Мальчик — уши бы тебе оборвала.
Она второпях поднималась в подъезде, когда догнал ее Бага:
— Роза, что вчера здесь произошло, я примерно знаю. И вроде ты кого-то узнала.
Она остановилась, обернулась. И надо бы все рассказать, да как не верти, а Гута, хоть и дрянь, но еще якобы муж, к тому же сосед, и она обо всем этом всю ночь думала, как надумала, так и ответила:
17
Нехан цjартjехъ ю со (чеченск.) — досл. — под чужим именем, т. е. замужняя.
— Сама разберусь, — хотела было тронуться, да не удержалась, — А тебя ведь здесь не было, — как все узнал?
— Хе, — на лице Баги то ли бесшабашная ухмылка, то ли несходящий звериный оскал. — Это мой участок, и я обо всем должен знать, за все должен ответить.
— Юн ты еще, чтобы «все знать» и «за все отвечать»! — строго сказала Роза, и уже было тронулась, как Бага с силой схватил ее руку:
— Роза, назови имя, ведь за твою челюсть кто-то должен ответить?
— Моя-то челюсть не раз бита, и это я стерплю, а вот ты еще молод, свои красивые зубы побереги, в жизни пригодятся.
— Йиша, ты это знаешь — моя жизнь уже не жизнь: по тропе смерти хожу, и этого, как божьего благословления жду. А вот Мальчика, пока живой, в обиду не дам! Мехкан мехха ву иза! [18] А ты кого-то прикрываешь.
— Я сказала, сама разберусь, — грубо отрезала она.
Как ни испорчено настроение, а жить все равно надо. И первым делом Роза хотела доставить в больницу бабушку: вчера был приступ — тревожный симптом.
— Не-не, — категорично отвергла это Анастасия Тихоновна. — Мне уже лучше. Нам с Мальчиком надо заниматься.
18
Мехкан мехха ву иза (чеченск.) — досл. — равноценен родине, бесценен, значителен.
— Да, — поддержал ее Мальчик, — там будут больно колоть. А тут музыка, — он гладил инструмент, словно влюблен, — она ее, и нас всех излечит. Правильно, бабушка?
— Конечно, правильно, мой золотой! — она его обняла, поцеловала, и на ушко шепотом:
— А ну, постарайся вспомнить ту ночную мелодию.
Поняв, что музыкантов уже не переубедить, Роза поспешила на работу, пообещав к обеду вернуться с врачами. Когда она на машине «скорой» возвратилась домой — ничего не узнать. Кругом строительная техника, и уже разгрузили стройматериал. Но никто не работает, во дворе концерт. Из козел соорудили сцену, на ней Мальчик, уже вспотел от игры. А слушателей — не сосчитать: сотня строителей, военные с блок-поста и не только, просто прохожие и проезжающие.
Сразу, в первых рядах Роза увидела Анастасию Тихоновну, с трудом протиснулась к ней.
— Какие врачи? — шепча, отмахнулась бабушка. — Строители объявили, что здесь вскоре все восстановят,
Розе не до концерта. Отпустила она «скорую», а сама направилась на окраину города, в свой родной район. Все как прежде, руины уже бурьяном заросли. И в городе почти что все улицы разбиты, а их улица — свежий асфальт, правда, лишь до дома Гуты Туаева. Вот где жизнь кипит, цветет, действительно восстанавливается. Много вооруженных людей, еще больше строителей; на ее зов появился младший брат Гуты, вроде ее деверь. Сам он вооружен, в шаге — два охранника, даже в собственном дворе боится.
Заметила Роза, как при виде ее лицо деверя исказилось, мрачной тенью покрылось; и чтобы при посторонних не распространяться, она сходу выпалила:
— Передай брату, чтоб скрипку вернул.
— Что?! — возмутился Туаев. — Мы настоящие мужчины, и всякой музыкой, тем более какими-то скрипками не занимаемся, — и, усмехаясь, — да и не знаем, что это и не хотим знать.
— То, что культура вас обошла, — мне давно ведомо, — пытаясь сохранить твердость голоса, продолжала она. — Однако, ты передай, что я прошу вернуть скрипку, и срочно.
— Да ты совсем обалдела? — подошел он вплотную и пальцем тыкая в нос. — А ну, пошла вон! Не будь ты женщиной.
— Я не просто женщина, — перебила она деверя, — я еще числюсь твоей снохой.
— Чего? Какая ты сноха?! Пособница боевиков! — И самое больное. — Мало тебе русские зубы выбили, надо было язык вырвать и еще кое-что, — при этом он сделал недвусмысленный непристойный жест. — Пошла вон, и чтобы ни твоего духа, ни твоей вшивой родни здесь не было.
Позже, вспоминая все это, она все время удивлялась, как не выцарапала ему глаза. Просто Бог дал ей в тот момент самообладание, как-никак еще сноха. Однако, от своего не отступила:
— Вы знаете, где я живу, где работаю — скрипку срочно верните, а заодно пусть твой брат разведется со мной.
— Мой брат не нужен! — замахал руками Туаев. — И в прошлый раз я этот обряд свершил, и сейчас обязан, просто руки до тебя не доходили. Так вот, — он что-то религиозное, якобы на арабском, проболтал, будто знал смысл, и далее, — с этой минуты, вот два свидетеля, хъю ийтна [19] .
Вот и вся процедура, и никакой ответственности, тем более обязательств. По правде, этого момента она давно ждала, и уходя со двора уже бывшего мужа, она не от развода плакала, а от жизни своей, и от того, что ей вслед кричал Туаев. От слез дороги не видела, брела наугад, пока не уткнулась в чье-то плечо. Старик-сосед, рядом у открытой калитки его сгорбленная жена, во дворе их дочь, ровесница Розы: все встревожены, недовольны, видать, кое-что услышали, кое-что и так поняли.
19
Хъю йитна (чеченск.) — досл. — тебя оставили.
— Что, небось обожрались Туаевы греховным дерьмом, окончательно ум потеряли? — громогласно сказал старик. — Гм, нашли кому поручить город восстанавливать! Это Москва специально сделала, чтоб здесь бардак не прекращался. А ну, пошли, — схватил он руку Розы, — я заставлю его извиниться перед тобой.
— Да ты что! — спохватилась жена старика. — У них ни культуры, ни совести нет. Кто стар, кто млад — не знают, и все, кто с оружием, будь то русский, иль чеченец, с ними в ладах. Закидают ночью нас гранатами — и виновных не будет. Лучше в дом зайдем, чай попьем, поговорим маленько.