Детский Мир
Шрифт:
И как в подтверждение в этот же вечер к ним явилась в гости соседка сверху, и не как обычно — вся напудренная, наряженная, в духах, пирог испекла, бутыль с настойкой. И сходу, без обидняков:
— Сын мой, Петя, милиционер, по Анастасии страдает. Сватать пришла, по-свойски.
— Да что это на вас, мор нашел? — неудачно выдала дочь.
А мать дипломатично:
— Понимаешь, дорогая соседушка, Петю-то я чуть ли не с детства знаю. Парень на зависть. И мне бы в радость, дочь рядом. Да открою секрет: не давеча, как сегодня, заявление на брак
Не успела соседка уйти, огорошенная дочь бросилась к матери:
— Ты пошутила, иль как?
— Какие ж тут шутки могут быть? Дело первостепенной жизненной важности.
— Знаешь что!? — взорвалась дочь. — А ты меня спросила?
— А меня родители тоже не спрашивали. Благословили, и я была счастлива.
— Ты что, мать, то какие были времена?!
— Времена все одни, сама на днях утверждала, — и видя, как дочь одевается: — Куда средь ночи? Ослушаешься — пеняй на себя, не благословлю, срамить свой род не позволю.
— Дура! — в который раз в сердцах крикнула Анастасия уже в подъезде.
Куда идти, она не знала. С улицы нашла освещенное окно лаборатории, подпрыгнув, стукнула. Вахтера не будили, залезла в окно. От Филатова разило застоялым перегаром, на столе обглоданная селедка, шелуха лука, рукой обломанный хлеб, гора окурков. Тут же на столе он ведет расчеты в журнале, работает, поглощен цифрами.
— Сейчас, сейчас, Настенька. Еще один показатель запишу — и все.
Здесь ей стало еще хуже. Куда бы податься? Некуда. В бессилии бросилась на раскладушку, пряча в грязной, вонючей подушке слезы неудавшейся, такой же смрадной жизни.
… Под утро она проснулась, установка все также рычит, Филатов прямо за заваленным хламом столом, так и не убрав объедки, заснул на журнале со своими расчетами.
Слегка растормошив ученого, еще полусонного, она его осторожно, средь приборов, провела до раскладушки, уложила и долго осматривалась, не зная с чего начать уборку в этом заваленном бедламе.
Вспугнул ее звонок: Максим завел будильник.
— Настя, Настенька, — ходил он за ней, — как я что-где теперь найду? Это ведь организованный хаос — как в природе.
— В природе строгий порядок, незыблемый физический закон, и случайностей, как кто-то считает, не бывает. Все предписано Всевышним!
— Ты верующая? — изумленно спросил он.
Вспомнив мать и надвигающееся воскресенье, она не ответила, лишь оценивающе уставилась на Филатова и, видимо, ничего не поняв, вновь со рвением, приступила к наведению порядка, и это заняло весь день.
К вечеру пошли в студенческую столовую, потом гуляли по Москве, и Анастасия вкратце намекнула о своих делах. И если бы он хоть слово, хоть полслова надежды дал. Не может же она не то, что в любви, а в жены навязываться. Нет. А он погрузился в себя, был угрюм и задумчив.
«Значит, судьба, закон, все предписано», — думала она при расставании.
— Ты выйдешь замуж? — словно прочитал он ее мысль.
Она лишь кивнула.
— А
Дома мать ее обнимала, плача, просила прощения, целовала голову и руки. На следующий день, во вторник, подали заявление на регистрацию брака. Вечером ходила на его концерт, после которого он пригласил ее в ресторан, и она нашла, что он не глуп, напротив, очень эрудирован; не пьет, не курит, а манеры, да к ним надо просто присмотреться — весьма галантен. Словом, благопристоен, и учитывая прочее, прочее, прочее, мать, как всегда, права!
Да сработала закономерность, ей в жизни не везет. Кузен с кем-то посоветовался, и еще до воскресенья объявил, что к попам кланяться не пойдет:
— Я коммунист, и как меня пустят за границу? Да меня и из оркестра попрут. Да и вообще, что это за дикость и мещанство?!
— Он прав, зачем нам поп, вся эта конспирация с венчанием, — уже спелась с женихом и Анастасия.
— Чего? — вскипела мать. — Да мне плевать на вас, безбожных большевиков, идолопоклонников. Но как вы, без Божьего благословения и Его милости, собираетесь детей зачать, родить и воспитывать? Иль ублюдков прикажете мне ласкать!?
Родители кузена еще пытались найти какой-либо компромиссный вариант, но для матери этот вопрос был незыблемым:
— Первородный грех! Вот от чего страдает, деградирует человечество. Я на это не пойду, и не позволю. В воскресенье, в церкви, вы получите Божье и мое, родительское, благословление. Так меня воспитали, и я не позволю своей дочери от этого отступать.
Еще на что-то надеясь, как ранее договаривались, в воскресенье потащила мать Анастасию в захиревшую церковь. Весь день молилась, свечки ставила, бесполезно — ни сватов, ни тем более жениха.
Дома Анастасия истерично смеялась:
— Где же хоть Петя и его мать? Иль я точно в «девках» останусь?
В эту ночь у нее поднялась температура, был озноб, вызвали «скорую». Еще дней десять она не выходила из дома, болела. И после этого, хотя отпуск уже закончился, она с помощью матери сделала «больничный» и еще месяц пребывала в Москве, надеясь получить прописку по своему запросу. Так и не дождавшись никакого результата, обидевшись на всю Москву, где она родилась и выросла, и всех москвичей, она уехала в Грозный, где был свой угол, а жить с матерью в одной комнате коммуналки она уже не могла.
К своему удивлению, в Грозном Анастасия обнаружила три письма из Москвы, все от Филатова. Максим, как всегда, был краток и откровенен.
«Дорогая Настя! Ты права, все закономерно. С первого курса я очарован и пленен тобой. И тогда не посмел ни ухаживать, ни тем более объясниться в любви. Вот и страдаю с тех пор, любовь еще сильней и мучительней. Если бы тогда посмел, то, быть может, все было бы иначе. А сейчас какой я муж? Ни кола, ни двора, и не то, чтобы для новой семьи, даже для самого себя угла не имею. Правда, обещают с нового учебного года в общежитии пристроить.