Детский отпуск или провал

Хантер Ава

Просто два человека обмениваются жидкостями без всяких обязательств.

Но прежде чем говорить о детях, нужен разговор о деталях.

— Вот. — Она протягивает телефон через стол.

Соломон берет его в свои большие руки. Он читает письмо. Вежливое послание Атласу, в котором говорится, что она не будет работать в свой отпуск, хотя на самом деле она хотела написать "ПОШЕЛ НАХУЙ".

Пока Соломон читает, она осматривает ресторан, надеясь увидеть подавальщика с их блюдами. Она умирает от голода. Мишка тоже. Он

пинает ее живот, с таким же нетерпением ожидая шоколадного круассана, как и она.

— Ты кое-что забыла.

При звуке глубокого голоса Соломона Тесси вскидывает бровь.

— Что? — спрашивает она, возвращая телефон и снова сканируя слова.

— Строчка, в которой говорится, что если он тебя побеспокоит, я переломаю ему ноги.

Она смеется, не в силах побороть восторженное возбуждение, охватившее ее.

— Ты что, мой личный телохранитель?

Соломон ворчит, но не возражает.

Тем не менее, она не может удержаться и в последний раз проверяет свой телефон.

Ничего. Никакого сообщения от Атласа.

— Тесс, — говорит Соломон, и хмурый взгляд на его красивом лице становится еще глубже.

— Ладно, ладно. — Она взмахивает рукой и убирает телефон в сумочку. — Видишь? Телефон в сумке. Ты не можешь ворчать весь день.

Даже этот ворчливый пещерный человек не может ее расстроить.

Лучший секс в ее жизни показал ей свет аллилуйи. Показал ей, какого черта она работает в отпуске. Показал ей, что Атласа нужно сбросить с очень высокой скалы.

Нервничала ли она, отправляя письмо? Конечно. Это все равно что взорвать атомную бомбу в ее жизни.

Но Соломон прав. Это то, что Эш пыталась ей сказать. Она не может продолжать в том же духе. И сейчас самое время поставить точку.

И если Атлас осмелится ей перечить, она отправит в LA Times пространный манифест о том, как одна из самых известных дизайнерских фирм Лос-Анджелеса уволила беременную женщину.

Голос Соломона.

— Без телефона. Никакой работы. — Его голубоглазый взгляд настолько свиреп, что она не решается с ним спорить, иначе ее телефон окажется в океане. — Только ты и я.

— И Мишка, — добавляет она, задыхаясь.

— И Мишка.

Его красивое лицо смягчается, и Тесси уже жалеет о своей клятве больше не целоваться.

Выпрямившись, она отпивает кофе и решительно вдыхает.

— Теперь, когда это сделано, — начала она, полная решимости сделать это. Решительно настроенная работать вместе ради их ребенка. — Ты готов поговорить о Мишке?

Глаза Соломона становятся темными и сумрачными.

— Готов.

— Хорошо. Согласись со мной. Конечно, нам придется решать все по ходу дела, но... мы не должны все усложнять. Ты возвращаешься на Аляску. Я возвращаюсь в Лос-Анджелес. У меня есть ребенок. Он будет жить со мной в Лос-Анджелесе. — Она смотрит на лицо Соломона в поисках хоть какого-то несогласия, но его нет. Трудно читать. Как и самого мужчина.

— Когда я буду ездить по работе,

ты сможешь приезжать и оставаться с ним. А когда он подрастет... ты сможешь забрать его обратно в Чинук. — Хотя ей больно отказываться от Мишки даже на самое маленькое время, Соломон - его отец. Она не хочет и не может лишить его этого. — Ты можешь приходить к нему, когда захочешь. Я никогда не буду мешать тебе видеться с ним. У нас будут общие дни рождения и праздники.

Она поднимает взгляд, когда официант ставит на стол еду. Тарелки с яичницей, гашишем, фруктами и шоколадными круассанами.

— У меня есть только одно условие.

Его брови сходятся вместе.

— Назови его.

— Ты не можешь просто приходить и уходить, — решительно говорит она. Это ее условие. — Ты не можешь перестать звонить, пропускать дни рождения или пропадать без вести, а потом появиться в один прекрасный день без предупреждения. — Она вздергивает подбородок. — Ты либо в его жизни, либо вне ее. Ты должен выбрать что-то одно.

Мужчина уставился на нее. Мышцы его челюсти и горла работают. А Тесси ждет. Ждет, что он уйдет, скажет, что это слишком трудно, черт возьми, встанет и уйдет.

Вместо этого, после долгого молчания, он кивает.

— Я в деле. Я в этом надолго.

От его слов она задрожала. А выражение его лица. Такое чертовски напряженное.

Боже, если это правда...

Сидя под столом, она сжимает живот. У ее сына может быть все, чего у нее никогда не было. Это так много значит.

Это значит, что Соломон Уайлдер - хороший человек.

А у нее никогда не было хорошего мужчины.

Уф. Почему он должен быть таким хорошим? Это заставляет ее быть на грани. Она нервничает, как белка-чихуахуа, которая не знает, что ее ждет. Потому что она все время ждет, что он уйдет, как ее отец. Как все неудачники, с которыми она встречалась.

Она задается вопросом: что нужно сделать, чтобы этот человек ушел?

Что нужно сделать, чтобы он остался?

Остаться ради Мишки, напомнила она себе.

Его сына.

Не ради нее.

— Когда он родится, — говорит Соломон, разрывая на мгновение чары, наложенные на нее ее мыслями. — Я хотел бы быть там.

Она чуть не проливает кофе. Боже. О Боже. Если представить себе Соломона Уайлдера, принимающего роды, наблюдающего за тем, как она опускается на жесткий смотровой стол, ее прошибает холодный пот.

С открытым ртом она ставит кофе на стол. Берет вилку.

— Правда?

— Тебе ведь понадобится помощь, верно? Когда ты привезешь его домой?

— Откуда ты так много знаешь о детях?

— Мои сестры, — говорит он, редко улыбаясь. — Я был самым старшим. Я видел, как мои родители пытались выжить каждый раз, когда в доме появлялся новый ребенок. Им было нелегко. Особенно Эвелин.

Тесси держит прямое лицо, пытаясь избавиться от девчачьего, теплого чувства, поселившегося внизу. Несварение желудка, говорит она себе. Ее тошнит. Она выпила воду. Так бывает только в Мексике, верно?