Детский сад
Шрифт:
— И то и это!
— Да, если это входит в сообщение. Да. Запоминать могу. — Он кивнул и обнажил в улыбке свои красивые, безупречно белые зубы.
Милена все еще не могла отдышаться; по лбу сочилась струйка пота.
— Классно. Потрясающе. Ты не составишь мне сегодня компанию в одно место, часиков в шесть вечера?
Джекоб, призадумавшись, печально покачал головой.
— Ой, извините, Милена. Боюсь, что не получится. Мне к тому времени надо будет как раз доставить встречные сообщения. Всех в здании предстоит обойти, никого не упустить. Я очень извиняюсь, Милена.
— А что, если я помогу?
Джекоб,
— Что, если ты займешься одной половиной этажей, а я другой? Ты же начинаешь обход примерно с пяти, верно? Ну так мы оба приступим на полчаса раньше, где-то с четырех тридцати; к шести управимся, и можно будет дальше пойти по нашим делам. Ну как, идет? Согласен? Джекоб, это оченьважно!
Улыбка возвратилась.
— Ладно, Милена. Я вам помогу. Это будет очень даже хорошо.
Милена издала восторженный рык и сердечно чмокнула его в щеку.
— Великолепно!
И тут ее разом сразила усталость.
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— Да, есть. Одно, для мисс Пэтель. Передай ей, что я неимоверно устала. И потому к обеду прийти просто не смогу.
«Передать, что я ее люблю?»
— Скажи ей, что иммунитет у меня не такой стойкий, как она думает.
Тут Джекоб, непонятно почему, подмигнул.
В ТОТ ДЕНЬ ПОСЛЕ ОБЕДА Милена носилась из комнаты в комнату по всем семи этажам Раковины. Она даже не задумывалась, как много народа здесь обитает. Лица людей, которые на минуту представали перед глазами, вдруг наполнялись конкретным содержанием, оставляя в мозгу определенный отпечаток. Взгляду открывался интерьер той или иной комнаты; становилось видно, заправляют здесь постель или нет, какую именно еду готовят. Передавать сообщения ей в основном не решались.
— Э-э-э. Мы дождемся Джекоба, он должен утром подойти, — чаще всего говорили ей.
— Да я актриса, у меня тоже хорошие вирусы памяти!
Они в ответ лишь кивали, похоже, не без досады. Как будто сердились на то, что Джекоб их бросает, оставляет на эту незнакомку. Милена пребывала в некоторой растерянности. Растерянность вызывал весь этот жизненный гвалт, гудящий в ее отсутствие. В комнатах в основном было людно. Часто люди целыми стайками уютно сидели на кроватях, выпивали, беседовали, двигали шахматные фигуры на резиновых дощечках.
Так вышло, что пришлось заглянуть и в комнату Сциллы, застав там целое сборище Вампиров — не то двадцать, не то тридцать; и как они только уместились? Все шумели, спорили, жестикулировали, хохотали.
— О! Ты чего это? — удивилась Сцилла, на время оставляя свою компанию.
— Да так, Джекобу помогаю. — Порядком уже подуставшая Милена объяснила, что к чему.
— Почтмейстерша Милена! — с улыбкой окликнул ее кто-то незнакомый.
«Откуда он меня знает? Я-то его впервые вижу», — подумала Милена.
— Ну что, сообщения у кого-нибудь есть? — спросила она у собравшихся. — Я доставлю!
Теперь было ясно, почему Джекоб то и дело повторяет эту фразу: действительно, приятно лишний раз убедиться, что ты кому-то нужен.
В тот вечер, пока Ролфа пела, они с Джекобом прятались за костюмами.
— Ну что, ты запоминаешь? Запоминаешь? — постоянно допытывалась Милена сердитым шепотом.
Тот в ответ лишь улыбался и кивал, прикладывая палец к губам.
На какое-то время это превратилось в своего рода церемониал.
Каждый день Милена с Ролфой ходили вместе обедать, в том числе и в кафе «Зоосад». Всякий раз, прежде чем войти, Ролфа как бы съеживалась. И дело не только в том, что для того, чтобы не задеть притолоку, ей приходилось пригибаться. Просто она там смотрелась не белым медведем,а белой вороной. Она холмом возвышалась на узких скамейках, нелепо громоздилась за кукольными столиками; колени снизу вплотную подпирали столешницу, так что, вставая, Ролфа их оттуда буквально выволакивала. Прядки меха свисали прямо в суп, а чашечки были такие мелкие, что из них не то что пить — лакать и то было несподручно. По мнению Милены, примерно так должен был пировать Беовульф. Аппетит и манеры Ролфа явно унаследовала от Средневековья. Она чавкала и рыгала, натужно сопела и расплескивала еду, и все это с умильно-растерянным видом, как бы расписываясь в собственной беспомощности. Если на гарнир была картошка-фри, она брала две-три порции и кидала ломтики в пасть, как семечки, подцепляя их толстыми, поблескивающими от жира пальцами. Чашки ей приходилось вылакивать и вылизывать своим длинным розовым языком, иначе из них вообще ничего не достанешь. Лакать приходилось и питье — потягивать мелкими глотками, как люди, ей мешал язык. Над своей суповой миской она нависала, подобно львице на водопое, и точно так же лакала, украдкой поглядывая по сторонам.
Видно было, что все эти условности ее неимоверно тяготят. Мучительно сохраняя нарочито степенный вид, она наигранно улыбалась, а глаза между тем настороженно косили по сторонам. Она с вороватым проворством вылизывала подливку, надеясь, что никто не заметит. А люди между тем замечали и беззастенчиво таращились. Они с насмешливым удивлением цокали языками, когда она в очередной (третий) раз возвращалась от буфетной стойки с подносом, груженным добавкой жаркого или запеканки. Стояла тяжелая духота, в окна падал нестерпимо яркий свет. Ролфа если не ела, то сидела, свесив длинный розовый язык, и по-собачьи часто дышала.
— Может, она с едой заодно и сами тарелки сгрызает, — плоско острил кто-то поблизости.
Милена не обращала внимания. Она была влюблена. Ей нравилось принюхиваться и чувствовать, как пахнет Ролфа. Запах был чуть едким, с намеком на ковровый дезодорант. Милена тихонько втягивала его ноздрями и смаковала, вместе с ароматами еды. Иногда она деликатно просила, чтобы Ролфа дала ей попробовать кусочек рыбного пирога со своей тарелки.
— Дай-ка пробу снять. М-м-м, прелесть какая!
Рыбный пирог она терпеть не могла. Но очень уж хотелось почувствовать у себя на вилке лакомый привкус Ролфы.
«Что я вытворяю! Сумасбродство какое-то», — твердила она сама себе, с аппетитом облизывая нож и вилку.
Случался даже соблазн: а не лизнуть ли у Ролфы тарелку, пока никто не смотрит? А как-то раз произошло вовсе невероятное: она прихватила из кафе ложку, которой пользовалась Ролфа. Дело было так. Милена невзначай потянулась к ней, и, как положено, что-то ее остановило. Однако тяга к Ролфе оказалась сильнее, и Милена все же прикоснулась к ее ложке. Ложка после Ролфы была еще теплая. Тут внутри что-то словно лопнуло, и Милена, схватив, быстро сунула предмет себе в карман.