Детское сердце

Фокс Виктория

Что подумал Зак, когда увидел такие деньги? Явно ничего хорошего, ведь честным трудом столько не заработать.

Здесь было темно и предельно тихо, не считая звуков телевизора из гостиной, где, наверное, уже спит Зак. Я уложила детей, не забыв о поцелуе на ночь и пришла сюда, чтобы посидеть в одиночестве.

Что я чувствую? Наверное, отторжение. От самой себя. Холодное, ядовитое и на вкус похоже оно скорее на просроченную еду, кислое, аж тошнит. Мне отвратительна сама моя суть. Есть ощущение того, что я обманула семью, предала мужа. Хочется рассказать ему

всё прямо сейчас, но это лишь минутное помешательство. Я быстро осознаю глупость данного поступка. Я ведь не делала ничего плохого, почему же тогда мне так неприятно от одной только мысли?

Зак не поймёт, он не сможет понять меня. Скажет, что я плохая мать, безответственная, глупая. Может, он прав?

– Ди.

Поворачиваю голову на хриплый голос мужа, неосознанно закусываю нижнюю губу от досады. Он стоит, опираясь на дверной косяк.

– М? – я вопросительно вскинула подбородок.

– Идём ляжем, – пробурчал Зак, развернулся и пошёл обратно в комнату.

Вскоре телевизор умолк. Остался только скудный источник света в виде небольшого настенного светильника.

Мыслей уже не было. Они слепились в несуразный комок, вызывая монотонное, ритмичное постукивание в висках.

Тук-тук-тук.

Я встала со стула и тихо, как только могла, пошла в гостиную, где мой муж уже расположился на расправленном диване, прикрывшись тонким одеялом.

Осторожно опустившись рядом, я подавила зевоту, потирая окончательно заболевшие виски.

Мне на бедро бесцеремонно легла тяжёлая мужская рука, задирая тонкую ночную рубашку. Я смотрю на мужа. Он выглядит неухоженно, с щетиной, уже не в той форме, что раньше, с раздутым не только животом, но и самомнением.

В следующую минуту Зак лезет целоваться. Я чувствую его сухие губы, морщусь от колкой щетины и пытаюсь сделать вид, что мне хорошо. Раньше поцелуи у нас были страстные, настоящие, мне хотелось целовать его днями напролёт, но сейчас я не могла расслабиться. Всё тело оставалось в напряжении, далеко не сексуальном. Каждая мышца ноет, не желая поддаваться.

Он продолжает целовать, заваливая меня под себя. Под весом его пахнущего потом тела я чувствую себя зажатой, мне хочется избавиться от этого ощущения, но как бы я не старалась, оно становится только сильнее, будто на меня многотонным весом давила стена.

Руки мужа блуждают по телу, привычно резко, подушечки пальцев грубые, не доставляют ни малейшего удовольствия: ни мурашек, ни сладкого, давно забытого возбуждения, которое возникает обычно внизу живота. Обычно, но не сейчас.

– Зак, нет, – шепчу тихо и жалобно, будто писк.

Он не останавливается, продолжает усыпать влажными поцелуями мою шею, царапая щетиной и вызывая рвотный позыв, зарождающийся в гортани. Мы делали это столько раз, но именно сегодня я ощущаю себя загнанной в угол. Нет радости того, что я желанна, скорее щемящее чувство, болезненное ощущение от того, что меня используют.

– Нет! – произношу уже громче и толкаю его в плечи, заставляя отпрянуть.

У мужа спутанный взгляд, брови нахмурены, ноздри раздуваются

от частого дыхания:

– Какого чёрта?

Я мотаю головой и поправляю ночную рубашку, которая съехала на плечо, обнажая грудь.

– Вот значит, как, да? – он сел рядом, всё ещё шумно дыша, но уже от нарастающего гнева, – Вот чем ты зарабатываешь себе деньги. Шлюха.

Я вздрагиваю, широко раскрыв рот и так замираю, распахнув глаза. Он так думает… Думает, что я способна на это.

Не сказав ни слова, я встаю, успеваю увернуться от его руки – Зак пытался схватить меня за кисть.

– Вернись в постель и исполни супружеский долг, – Зак встаёт и смотрит на меня исподлобья.

– Извини, – шепчу пересохшими губами, а затем иду в ванную комнату, не оборачиваясь.

Мне вслед сыпется какое-то оскорбление, а я просто запираю дверь и бросаюсь к раковине. Холодная вода помогает мне смыть стыд, которым полыхают щеки, глазами я беспорядочно метаюсь по своему собственному отражению, которое не могу узнать. Бледное, как ночная рубашка, лицо, под глазами залегли тенями чёрные мешки. Голова идёт кругом, а к горлу подступает очередной рвотный позыв.

Я не хочу своего мужа. Более того, я его ненавижу.

**

Всю эту историю, ничего не скрывая и не приукрашивая, не забыв о своих чувствах и эмоциях, Диана рассказала Аннет той же злополучной ночью.

Диана пришла к соседке заплаканная, одетая лишь в ночную рубашку, наспех обутые тапочки и тонкий шёлковый халат, в который она бесконечно куталась, пытаясь скрыть своё смущение.

Примерно через пару часов душевных терзаний, она не выдержала и, бросив, последний взгляд на храпящего мужа, ушла из дома. Ей было жутко стыдно, не хотелось будить Анну, но больше никого, кто мог её поддержать не было.

Аннет открыла дверь с четвёртого звонка, вся сонная, с растрепанными светлыми волосами, на девушке была забавная пижама в горошек. В доме было непривычно тихо и темно. Девушка не задумываясь впустила Ди, они молча прошли на кухню. Пока Аннет пила кофе, стараясь отогнать остатки сна, Диана живо и эмоционально делилась с ней всем, что только что ощутила, не боясь осуждения, но щеки её полыхали огнём.

– Так… – растягивая гласную проговорила Анна, когда Ди умолкла, – Правильно сделала, что пришла. Может, выпьем?

– Сейчас? Но уже три часа ночи и.. – замялась Диана, но внутри всё кипело от эмоций, они требовали успокоения, – Давай.

Аннет улыбнулась, встала из-за стола и бодро прошествовала к тумбе, извлекая сначала два изящных бокала на тонких ножках, а затем бутылку вина из холодильника. Откупорив, Анна налила себе и подруге, достала фрукты и красиво разложила их на большое блюдо.

– А твой муж не будет против? – тихо спросила Диана, несмело взяв бокал.

– Муж? – Аннет рассмеялась, – Глупости какие, а. Твой что, запрещает тебе что-то ещё? Ты прости, конечно, меня, подруга, но, если мужчина что-то чрезмерно тебе запрещает, не представляя из себя ничего сносного, то это явно не тот, с кем стоит связывать свою жизнь. Выпьем?