Детство Иисуса
Шрифт:
Девушка, Ана, появляется из-за здания.
– Вы стучали? – говорит она. И его вновь поражают ее юность, здоровье и свежесть.
– Сеньора Вайсс, кажется, ушла домой, – говорит он. – Не могли бы вы сами как-то помочь? У вас нет ли – как это называется? – llave universal, открыть комнату?
– Llave maestra. Нет такого – llave universal. Будь у нас llave universal, всем бедам конец. Нет, llave maestra от Корпуса «С» есть только у сеньоры Вайсс. Может, у вас есть друг и вы бы устроились на ночь у него? А утром придете и поговорите с сеньорой Вайсс.
– Друг, и мы бы устроились на ночь? Мы прибыли к этим берегам полтора месяца назад и с тех пор жили в лагерной палатке в пустыне. Откуда, вы думаете, у нас есть друзья, у которых мы бы устроились на ночь?
Ана хмурится.
– Идите к главным воротам, – приказывает она. – Ждите меня снаружи. Сейчас разберусь, что можно сделать.
Они выходят за ворота, пересекают улицу и усаживаются в тени деревьев. Мальчик пристраивает голову ему на плечо.
– Пить хочу, – жалуется он. – Когда ты найдешь кран?
– Тс-с, – говорит он. – Слушай птиц.
Они слушают странную птичью песню, чувствуют кожей странный ветер.
Появляется Ана. Он встает, машет ей. Мальчик тоже поднимается на ноги, руки жестко прижаты к бокам, большие пальцы стиснуты в кулаках.
– Принесла попить вашему сыну, – говорит она. – На, Давид, пей.
Ребенок пьет, возвращает ей чашку. Она убирает ее в сумку.
– Хорошо? – спрашивает она.
– Да.
– Хорошо. Теперь пошли со мной. Идти неблизко, но можно считать это зарядкой.
Она стремительно шагает по дорожке через парковую зону. Привлекательная девушка, спору нет, хотя такая одежда ей не к лицу: темная бесформенная юбка, белая блузка, тесная у горла, туфли на плоской подошве.
Будь он один, шел бы с ней в ногу, но с ребенком на руках – никак. Он окликает ее:
– Пожалуйста, не так быстро!
Она не обращает на него внимания. Расстояние между ними увеличивается, он спешит за ней через парк, через дорогу, еще раз через дорогу.
Она останавливается перед узким простеньким домом.
– Тут я живу, – говорит она. Отпирает входную дверь. – Идите за мной.
Она ведет их по сумрачному коридору, через боковую дверь, вниз по ветхой деревянной лестнице, в маленький двор, заросший травой и сорняками, окруженный с двух сторон деревянным забором, а с третьей – сеткой.
– Присаживайтесь, – говорит она, кивнув на ржавый кованый стул, наполовину заросший травой. – Принесу вам что-нибудь поесть.
Садиться ему не хочется. Они с мальчиком остаются у дверей.
Девушка появляется с тарелкой и кувшином. В кувшине – вода. На тарелке – четыре куска хлеба, намазанные маргарином. В точности этим они завтракали на благотворительном пункте.
– Как новоприбывшим, вам по закону полагается останавливаться в предписанных местах проживания или в Центре, – говорит она. – Но это ничего, если вы первую ночь проведете здесь. Поскольку я – работник Центра, можно доказать, что мой дом считается предписанным местом проживания.
– Вы очень добры, это очень щедро, – говорит он.
– Вон там, в углу, остались кое-какие материалы. – Показывает. – Можете соорудить себе укрытие, если хотите. Сами справитесь?
Он смотрит на нее растерянно.
– Не уверен, что правильно понял, – говорит он. – Где именно мы проведем ночь?
– Тут. – Она обводит рукой дворик. – Я вернусь чуть погодя и посмотрю, как у вас идут дела.
Строительные материалы, о которых идет речь, – полдесятка листов оцинкованного железа, местами проржавевшего насквозь: явно старая кровля. Обрезки досок. Это какое-то испытание? Она действительно предлагает ему спать с ребенком под открытым небом? Он ждет ее обещанного возвращения, но она не приходит. Он дергает дверь: заперто. Стучит – нет ответа.
Что происходит? Может, она смотрит из-за штор на его реакцию?
Они не пленники. Перебраться через сетку и уйти – проще простого. Так и поступить? Или подождать и посмотреть, что будет дальше?
Он ждет. К ее появлению солнце уже садится.
– Вы не очень-то продвинулись, – говорит она, хмурясь. – Вот. – Она вручает ему бутылку с водой, полотенце для рук, рулон туалетной бумаги; отвечая на его вопросительный взгляд, говорит: – Никто вас не увидит.
– Я передумал, – говорит он. – Мы вернемся к Центру. Должно быть какое-нибудь общественное место, где мы сможем переночевать.
– Нельзя. Ворота Центра на ночь закрываются. В шесть.
Он раздраженно шагает к куче кровельного железа, вытаскивает два листа и прислоняет их под углом к деревянному забору. Проделывает это с третьим и четвертым листами, получается грубый навес.
– Вы это имели в виду? – говорит он, оборачиваясь к ней. Но ее уже нет.
– Тут мы будем с тобой сегодня спать, – говорит он мальчику. – Приключение!
– Есть хочу, – говорит мальчик.
– Ты не съел хлеб.
– Не люблю хлеб.
– Придется привыкнуть, потому что больше тут ничего нет. Завтра найдем что-нибудь получше.
Мальчик с недоверием берет ломоть хлеба, откусывает немножко. Ногти у него, замечает он, черны от грязи.
Гаснет последний дневной свет, и они устраиваются в укрытии: он – на травяной подстилке, мальчик – у него на согнутой руке. Вскоре мальчик засыпает, сунув большой палец в рот. К нему же сон идет медленно, постепенно. Пальто у него нет, и чуть погодя холод просачивается к нему в тело – он начинает дрожать.