Детство Левы
Шрифт:
— Красивая легенда, — согласился Колупаев. — Но рыть-то ты будешь когда-нибудь? Асфальт раскладывать и я могу в новых брюках. А тебе уже всё равно.
Я мельком осмотрел рубашку. Действительно уже было всё равно. Осколки кирпича, глину, куски расколовшегося асфальта, взрытый песок, камешки и железячки я аккуратно вынимал из земли руками. Пот лил градом.
— Ну-ка, Колупайский, давай теперь ты!
— Не могу, Лёва! — сказал Колупаев ласково. — Я же тебе сказал, у меня брюки новые.
— А ты их сними!
— Это что же я в одних трусах буду? — изумился Колупаев.
— И я тоже сниму, — подсказал я
Мы сняли штаны и аккуратно положили их на кучку ломаного асфальта, вынутого мной предположительно из второго исторического слоя.
Вообще по моему мнению асфальт — это какое-то чудо. Камень, а ведёт себя как стекло. Трескается. Ломается. Разлетается на куски. Кусочками асфальта очень удобно играть в классики. Даже в футбол. На асфальте хорошо лежать. Потому что он хранит тепло. Попробуй ляг на землю полежи. Даже летом! Простудишься и всё. А на асфальте пожалуйста. Асфальт можно мыть. На асфальте очень удобно играть в футбол и другие игры с мячом. В общем, когда моя мама говорила: «Пресня — это же каменные джунгли! Это же асфальт, один асфальт!», я всегда ей отвечал:
— Ну и что? А ты бы хотела? Чтобы здесь была голая земля, мама?
Но она не отвечала и только махала на меня рукой.
…Итак, мы сняли с себя штаны и начали рыть яму вглубь с удвоенной силой. Пришёл Сурен и мрачно сказал:
— Хочешь лопату принесу? А?
— Нужна мне твоя лопата! — на выдохе сказал Колупайс, выбрасывая из ямы здоровенный кирпич.
— Кирпич нам тоже нужен, — отметил я, не прекращая ни на миг работы. — Мы из него делаем ворота в футболе. Мы можем рисовать им классики.
— Можем дать кому-нибудь по башке, — продолжил Колупайски. — Знаешь что, Сурен. Ты не стой здесь. Иди действительно за своей лопатой. А то мы на фиг роем, роем, уже мозоли нарыли, а этот стоит просто так, солнце загораживает.
И Сурен побежал. Он принёс настоящую острую прямую лопату. Его мрачное мужественное лицо выражало полную решимость занять своё место в нашей дыре. Но места здесь пока не было.
Стоило мне сделать два сильных копка, как опять заблестел металл.
— Вот! Опять! — закричал я. — Металл! Внимание! Под обломками асфальта обнаружен клад!
…Но тут нас немного отвлекли.
— Тут собака ваши штаны нашла! — сказал застенчивый женский голос. — Мальчики, вы меня слышите?
Я поднял голову и ахнул.
Вокруг нашей дыры, оказывается, собралась целая маленькая толпа: любопытные карапузы, за которыми поневоле притащились мамы с колясками, потом поодаль стояли и обсуждали нашу свежую яму две тихих испуганных старушки, мрачно смотрел на нас издалека пенсионер в белой нейлоновой рубашке с короткими рукавами и в чёрной шляпе. Но самое главное — почему-то прибежали две или три бродячих собаки, и одна из них почему-то писала на наши штаны.
— Колупаев, Колупаев, что она делает? — взволнованно закричал я.
Колупаев высунул голову, и тут же выскочил из ямы могучим прыжком в своих одних трусах, чем по-моему немного ошеломил молодых мам с колясками. Он стал страшно орать и кидаться в собаку кусками исторического асфальта.
— Мои новые брюки! С тебя за брюки рубль, Лёва, ты понял! — чуть не плакал Колупевич, но тут его голос вдруг повеселел. — Слушай, а собака меткая. Она попала только на твои. Мои сухие! Ты смотри какая умная собака!
Колупайчюс аккуратно
Колупаев протянул мне мои немного потерявшие вид брюки.
— Знаешь, ты их лучше спрячь где-нибудь здесь, — ласково сказал он. — А то если их на солнце сушиться положить, все собаки начнут сюда стремиться. Они знаешь как запах чувствуют…
Я положил брюки в образовавшуюся нишу.
Их, кстати, было немало. Дыра была совершенно неравномерная, а благодаря асфальту имела ещё и массу боковых ответвлений и отверстий. Ну как бы шахт. Туда можно было засунуть руку не то что по локоть, а намного дальше. Туда ногу можно было засунуть! Но Колупаев не посоветовал нам с Суреном этого делать (Сурен всё-таки влез в дыру):
— Асфальт придавит, вытаскивай потом твою ногу… Не толкайся, Сурен.
Работа продолжалась. Гора сырой рыжей земли пополам с кирпичами была уже такой величины, что некоторые дети забирались на неё с разбега, а потом, проваливаясь по колено, прыгали вниз с радостным визгом. Мамы с колясками, уже совершенно обалдев от нашего нескончаемого трудового подвига, ушли в тень и там пили кефир. Старушки, которые продолжали живо обсуждать перспективы нашей дыры, принесли себе из дому по табуретке и теперь сидели со всеми удобствами, наблюдая как мы втроём, голые и грязные, продолжаем идти вниз, к глубинам времён. К обломкам затерянных цивилизаций.
— Слушай, Лёва, — говорил мне Колупаев громким шёпотом, чтобы не услыхали старушки на табуретках. — Давай здесь оборудуем блиндаж. Укрепим стены. Возведём крышу. Можно поставить печку-буржуйку, а трубу вывести наружу.
— Какая буржуйка, Пай Колу! Сейчас лето. Здесь наоборот можно будет отдыхать от жары. Можно здесь открыть ковбойский бар. Принести квасу. И холодильника не надо!
— Это летом здесь прохладно! — опровергал меня Пай Колу-бек. — А зимой, если развести костерок, это будет любимое убежище индейцев, воров и бандитов нашего двора. Мы здесь поставим круглосуточную охрану, а сами с тобой и Суреном будем играть в карты и ножички.
Тут я решил проверить, куда положил брюки, и попросил всех выйти на некоторое время из дыры.
Неохотно и мрачно Колупай и Сурен покинули обжитое место.
Я начал медленно осматривать плоды нашей кипучей деятельности. Плоды были просто замечательные. Неровно темнела земля, расслаиваясь на типы почвы и породы камня. Красиво и тихо сыпался мелкой струйкой песочек. Асфальт, как и положено музейному экспонату, скромно виднелся в нишах и боковых отверстиях, его можно было трогать и щупать, но предельно осторожно — иначе он мог рухнуть на ногу. Всё было просто прекрасно. Втроём с Суреном мы утоптали почву и теперь она не вязла под ступнёй, не булькала и не хлюпала противно. Это была настоящая прекрасная яма, которую можно было использовать на радость людям и в назидание потомству. Но брюк не было. Наклонившись, чтобы разглядеть какой-то боковой ход — не попали ли туда мои несчастные брючки, я вдруг снова обнаружил странный блеск металла под ногами.