Детство Левы
Шрифт:
Сквозь слёзы я шепнул сам себе:
— Папа любит жареную рыбу.
Через некоторое время я снова зашёл на кухню. Сома уже не было. Мама открыла форточку настежь и в кухне гулял холодный осенний воздух.
Зашипела сковородка.
Я быстро выскочил во двор.
Над крышами плыли большие низкие облака. Мне показалось, что по небу плывут серые сомы.
…Они плывут, плывут туда, где нет хлорной воды, а люди едят только мороженое, клубнику и тульские пряники по двенадцать копеек.
ЭРА
Телевизор назывался «Старт».
Папа и мама купили его, когда мы переехали на новую квартиру. Наверное, он появился не сразу, потому что я помню, как мы ходили к кому-то в гости, смотрели передачу на экране с водяной линзой. Изображение было слегка выпуклым, как в аквариуме, а звук шёл из чёрного матерчатого динамика с пластмассовыми перегородками.
Так что я уже знал, как это прекрасно — телевизор.
…Папа долго возился, включая его в сеть и втыкая антенну. Мы с мамой с восторгом смотрели на тёмный экран. Наконец, экран вспыхнул и наши лица осветились, как мне теперь кажется, каким-то чуть печальным голубым сиянием.
Увы, показывали только таблицы настройки изображения.
— Вечером посмотрим! — объявила мама и щёлкнула выключателем.
…Вечером телевизор удавалось посмотреть мало — меня отправляли спать, и я, с тяжёлым чувством тоски и обиды, засыпая, слушал, как продолжается передача.
А днём телевизор был в полном моём распоряжении. Я садился и изучал таблицы, старясь разгадать тайну сочетания цифр.
Однажды мама застала меня за этим занятием.
— Ты что делаешь! — возмутилась она и положила ладонь на телевизор. — Ой, как нагрелся!
Вечером она пожаловалась на меня папе.
— Лампы сгорят! — коротко объяснил мне папа.
Мама коротко вздохнула и сказала:
— Причём тут лампы! Это же вредно для глаз!
— И для глаз вредно, — спокойно подтвердил папа, шумно размешивая ложечкой сахар.
Короче, я продолжал смотреть таблицы. Однако начальники телевидения скоро догадались, что кое-кто смотрит эфир днём.
Появились утренние передачи. Конечно, они были поскучнее вечерних. Но гораздо веселее таблиц!
…Помню я, разумеется, и первые появления на экране Хрюши и Степашки, и первые увиденные мной по телевизору мультфильмы, и футбол, и фильмы про войну, и КВН.
Помню смутно, поскольку был ещё всё-таки маленьким. И всё же помню, что по телевизору тогда показывали очень хорошие фильмы, спектакли, и даже «Кабачок 13 стульев», хоть там и пели чужими голосами, производил впечатление. Хорошо помню, что тогда по телевизору любили много и радостно улыбаться. Эта привычка осталась у телевидения
Читатель должен извинить меня, что я отвлекся — уж очень хочется снова стать маленьким и до обалдения смотреть таблицы.
Вся штука была в том, что многие передачи шли прямо в эфир. Тогда я вообще не знал, что существует запись.
…Однажды днём я включил телевизор и увидел двух довольно известных артистов, вот только не помню, каких. То ли это была передача об актёрском мастерстве, то ли о культуре общения. Я сидел и занимался каким-то своим делом, по-моему, намазывал чёрный хлеб горчицей. Очень я любил в то время бутерброды с горчицей.
И вдруг один артист, предположим, Евстигнеев, сказал другому:
— Ну, давайте попробуем, как это может быть в жизни.
— Давайте, — сказал другой, предположим, Папанов.
Они оба встали с кресел и ушли куда-то прочь. Через некоторое время камера неохотно повернулась в их сторону. И я опять увидел этих предположим — Евстигнеева и предположим — Папанова.
— Ну, значит так, — сказал Евстигнеев, — я вам расскажу какой-нибудь случай из моей жизни, так сказать, анекдот. А вы со мной, ну что ли, поспорите.
— Давайте, — с воодушевлением согласился Папанов.
— Значит, так, — задумался Евстигнеев, — прошлым летом я на Клязьме вытащил сома.
— Кого? — изумился Папанов.
— Сома, — сказал Евстигнеев, — а чему, собственно, вы так удивляетесь?
Возникла небольшая пауза.
— Да я тыщу раз был на Клязьме! — захохотал Папанов. — Нет там никаких сомов!
— Ну, знаете, — сухо оборвал его Евстигнеев, — это не разговор. И вообще, так у нас ничего не получится. Мы с вами в эфире, между прочим.
Папанов нервно обернулся в мою сторону.
— Ну, хорошо, — сказал он громким шёпотом, — давайте начнём сначала. Только вы это… не увлекайтесь. На Клязьме нет и никогда не было сомов.
Евстигнеев замолчал. Он смотрел в лицо Папанова каким-то неподвижным, тяжёлым взглядом.
— Там есть сомы! — отчётливо выговаривая каждый звук, сказал он. — И я сам, вот этими руками, — он выставил вперёд свои длинные руки, — одного поймал.
— Может, вы его не поймали, а ловили? — ехидно спросил Папанов.
— Нет, я его поймал! — нервно заорал Евстигнеев и убрал руки.
— Ну, тогда извините, — сухо сказал Папанов и ушёл из кадра.
— Ну, тогда и вы извините, — сказал Евстигнеев и сел на стул.
Теперь они сидели спиной друг к другу и молчали.
— Но послушайте! — вдруг снова возмутился Папанов.
— Не хочу, — отмахнулся от него Евстигнеев, не поворачивая головы.
…И тут экран вдруг погас.
Я не поверил своим глазам, щёлкнул туда-сюда выключателем и постучал для верности сверху по крышке.