Детям (сборник)
Шрифт:
– Драпа обязательно надо. Он ловкий. Он свою чугунку [38] возьмет.
Чугунка Драпа пользовалась великой славой на нашем дворе. Он «чикал» ею змеев и играл, как биткой, в бабки.
Была суббота. Назавтра, после обедни, решено было отправиться к загадочному красному дому. Весь вечер мы с Васькой сидели на заднем дворе, в большой пустой бочке из-под сахара, и поджигали себя страшными рассказами. После работ в мастерской заявился и Драп.
– Драп, побожись, что никому не скажешь!.. – начал Васька.
38
Чугунка – так называли первую железную дорогу.
У Драпа забегали глаза.
– А что? Да вот тебе… Ну!..
– Нет, ты три раза…
– Да вот же тебе! Ну что?..
Васька рассказал все, прибавив, чего и не было.
– Знаю… – с важностью сказал Драп. – Это живодерка. Бегал я к заказчику за мост, видал, как лошадь туда вели.
– Ну вот – живодерка! Живодерка за заставой…
– А тут, значит, другая. Трубы нет? Значит, не кузница. Должно быть, фабрика…
– А трубы-то нет! И окон нет…
Дворник Гришка мел двор, подымал тучи пыли.
– Я сейчас спрошу его…
– Стой, дура! – схватил меня за рукав Васька. – Не сказывай, не пустят!
– Да я про другое спрошу… Гриша!
– Чего еще? Ну, выходи из бочки-то… Замету!
– Погоди… Что, у нас тут жулики водятся?
– Где тут? А я-то на что! Они где поглуше… на огородах там… Намедни троих взяли в часть, поймали на барках на сене… Около моста. Ну, выбирайся…
Мы вылезли из бочки.
– Что! – сказал Васька. – На огородах. Уж я знаю.
– Не пойду я. Не стоит, Васька…
– Струсили! – сказал Драп. – Ладно, я и один сбегаю. Двум смертям не бывать – одной не миновать. Они, если к ним прямо прийти, ничего не сделают. Только в шайку свою заберут.
– Тогда уж никогда не выпустят, я знаю. И никто на квартиру не пустит.
– Да, – подтвердил и Драп. – Да мы тихо подкрадемся, только посмотреть.
Я долго не мог заснуть в эту ночь. Было жутко. Я бы, пожалуй, и не пошел, но тогда Драп не даст мне прохода, непременно будет дразнить: «Барин! Кошку жарил!» Он обещал недавно, что никогда не будет дразнить, если я влезу на крышу по высоченной пожарной лестнице; и я, после долгих колебаний, влез. Но теперь он опять будет дразнить.
Я лежал и смотрел на свой угол, где стояла большая картонная лошадь. Может быть, я уже не увижу ее больше, не буду по вечерам сидеть в кабинете отца… Может быть, я буду разъезжать теперь верхом на настоящей лошади по огородам ночью… Конечно, я не буду нападать, но…
IV
Наутро, после обедни, напившись чаю и поев горячих пирожков, я отпросился в сад.
У забора, на груде досок, уже поджидали Васька и Драп. Васька был в чистой розовой рубахе, которая даже гремела на нем и пахла ситцем, и на весь двор дудел в свистуна, которого я уступил ему на денек. Драп был тоже одет по-праздничному: на босых ногах у него были опорки, волосы хорошо смочены квасом, и карман пиджака – по праздникам он носил старый окороченный сюртук без пуговок – сильно отвис, – в нем лежала чугунка и торчал уголок ситничка.
– Ну, идем, что ли! – сказал Драп и плотней надвинул картуз.
Его отважный вид и яркий день подействовали на меня ободряюще. А, все равно!
– Вали через забор! – командовал Драп, запихивая в рот большой кусок ситничка. – А то его дворник в воротах схватает! – показал он на меня. – Хошь ситничка?
Милый Драп! Он всегда делился с нами печенкой и ситничком, которые покупал на пятаки заказчиков. И на этот раз он оторвал по куску, сунул остатки за пазуху и посадил меня на забор. Перебрались, причем Драп, как всегда, прошел, растопырив руки, по верхушке забора. Пробежали две улицы, миновали бани и спустились к огородам.
– Здорово здесь! – сказал Васька. – Что гвоздей-то в мусоре! Это, что ли? – показал он на красный дом в конце огородов.
– Да. А вот и колодец…
Осмотрели колодец. Драп плюнул туда, и мы слышали, как щелкнуло в глубине.
– Ребята, идет кто-то! – крикнул Васька.
Мы оглянулись.
Позади нас от бань спускался человек.
– Дай пройти!.. – скомандовал Драп. – Сюда, ребята!
Мы бросились за ним к огромной куче навоза, шагах в десяти от дорожки, и присели. Человек приближался. Драп вытащил чугунку и плотней надвинул картуз.
– Он, он! – сказал я. – Который стоял…
Он приближался. Это был высокий старик, немного покачивавшийся, в синем казакине внакидку. На щеке его, под закрытым глазом, я заметил багровый шрам. Маленькая серебряная серьга болталась в ухе.
– Как у него тут-то! – многозначительно показал Васька на щеку. – Ка-ак его приложили!..
– Рази это жулик! Дурачье! – шепнул Драп. – Вишь сережка в ухе… Солдат.
– А он, может, нарочно…
Великан приближался, размахивая рукой и издавая губами звуки трубы:
– Ти-там трру… ти-там-трру… тр-ру! Рассыпься, молодцы, за камни, за кусты! По два в ряд! Тру! Ти-там-тру!
Ба-ра-ба-а-ны, бей трево-гу,Са-ра-жа-а-ай-си со вра-гом!Барр-ра-ба-ан забил в тревогу,Пушки гря-а-а-ну-ли уру!..– Здорово поет! – сказал Васька. – А может, он это нарочно…
Мы следили, как великан поднялся по лестнице, отпер дверь и вошел.
– Жарь, ребята! – скомандовал Драп. – Пока не вышел…
Песня на нас подействовала ободряюще. Мы выскочили из-за кучи и забежали за красный дом к прудику.
– Вот здесь… – показал я на дверь.
Васька и Драп прильнули к щелям. Я сторожил окошко, но оно, как и вчера, было закрыто.
– Машина какая-то, – сказал Драп. – Что-то из земли вытаскивают…
Вверху что-то глухо стукнуло в потолок, и вслед за тем мы услыхали сиплый голос его:
– Чего в чужую манерку-то лазишь? Дан тебе паек – и жри! Безногая команда!.. Смотри ты у меня! А ты чего выставилась? Чего на мне написано? Знай свою плепорцию! Вон Губошлеп знает… Ишь, ишь, ехидная ты какая!.. Ведь это что такое!..