Дева и Змей
Шрифт:
Против всех правил люди похоронили его в освященной земле. Не закопали на перекрестке, не выбросили в реку, привязав к ногам тяжелый камень. Даже за оградой кладбища, где хоронили еретиков и самоубийц, не нашлось для него места. И фейри или демоны не могли отыскать его, забрать душу из плотской тюрьмы, не могли помочь освободиться. Талау – земля – не принимала его, лишь вздыхала и плакала росой, когда слышала, как отчаянно и безнадежно рвется на свободу крылатый дух, ставший узником мертвого тела.
И все же Наэйр сделал это. Он сумел освободиться, он источил
Катерину принц отыскал без труда, ему не понадобилась даже помощь подданных, и в час быка мертвец вошел в теплый дом, миновав спящую стражу. Прежде чем разбудить бывшую невесту, Михаил полюбовался ею, изменившейся за семь прошедших лет, но не утратившую вида кроткого и невинного. Она спала и улыбалась во сне мягко и нежно, а он смотрел на нее. Он знал, что гораздо чаще, чем добрые сны, видятся ей кошмары, где снова и снова она вбивает ему в сердце острый осиновый кол. Он знал, что каждый день вспоминает она его в молитвах и вопреки всему надеется на его возвращение. Катерина звала его, ждала его – что ж, он пришел, других приглашений не требовалось.
Как она закричала, увидав его… Если бы не это, если бы не ее крик, не ужас в родных голубых глазах, может, и дрогнуло бы мертвое сердце. Но эта женщина ждала другого, мечтала о мальчике с белой кожей и длинными черными кудрями. Она узнала его, этого мальчика, в грязном чудовище, пахнущем гарью и тленом, изъеденном пытками и червями, в чудовище с когтями, длинными, как ножи, с клыками, страшными в оскаленной, лишенной губ пасти… Она узнала его. И закричала. И Михаил окончательно освободился от любви.
…– Господин Гюнхельд!
Курт обернулся на голос и не сразу узнал того, кто его окликнул. Что-то смутно знакомое… не похож ни на кого из местных, но откуда взяться в Ауфбе чужому человеку? И все-таки – смуглая кожа, яркие черные глаза…
– Господин Драхен? – неуверенно произнес Курт, подходя ближе.
– Именно.
С короткой стрижкой, без украшений, в светлом костюме из неведомой ткани, пошитом в строгом классическом стиле, Змей выглядел даже моложе, чем обычно. Правда, внешняя молодость странным образом добавила ему высокомерия. Защитная реакция? Могут ли у воплощенного Зла быть комплексы по поводу возраста?
– Вас трудно узнать, – вслух заметил Курт.
– Ну, не появляться же мне на людях в обычном своем облике. Господин Гюнхельд, нам необходимо
– Да хоть сейчас, – Курт пожал плечами, – я не занят. Пойдемте в дом…
– Нет, – вот теперь сомнений не осталось: только Драхен мог так устало и в то же время терпеливо вздохнуть, – никогда не приглашайте меня в дом, господин Гюнхельд. Я не воспользуюсь вашей оплошностью в этот раз, но запомните на будущее: упыри – никудышные гости.
– Но вы же не упырь, – удивился Курт, но понял, что тему лучше не развивать и кивнул: – В любом случае – спасибо, что предупредили. Мы можем поговорить в саду. В сад-то вас пригласить можно?
– Если вы не собираетесь гулять там по ночам, – Драхен слабо улыбнулся. – Не так все страшно. Просто скажите на прощанье, что больше не желаете меня видеть.
– Угу, – Курт открыл калитку. – Этот господин мой гость! – сообщил Остину, как обычно не успевшему к воротам. Привратник поклонился обоим и вернулся на скамейку в тени. Ворота оттуда видны были прекрасно, но старик часто засыпал в холодке.
Мать говорила, что зимой он так же сладко спит в теплой привратницкой, но расчета старику не давала. Жалела. Остин служил в господском доме с самого детства, пусть уж доживает спокойно.
Курт с гостем расположились в одной из беседок, подальше от цветников, от дома, от любопытных окон и взглядов прислуги.
– Ну, вот, – сказал Курт, чувствуя некоторую неловкость, – и что же у вас за дело?
– Долг, – спокойно сообщил Драхен, – долг крови и, следовательно, чести. Вы спасли мне жизнь, а это само по себе дорогого стоит, но кроме того, вы, господин Гюнхельд, отдали мне свою кровь. Я признателен вам за спасение и в любом случае искал бы возможность оказать ответную услугу, но отданная вами кровь накладывает на меня обязательства. Не просто благодарность, но… если хотите, своего рода зависимость.
– Значит, легенды не врут? – медленно проговорил Курт. – Что значит, зависимость?
– О, никакой мистики! – Драхен вновь улыбнулся, на сей раз веселее. – Просто есть долги, которые я считаю нужным отдавать. Вы правы: об этом легенды не лгут. Почти.
Когда Курт учился на первом курсе, по группе расползся гадкий слушок о нем и дочери одного из профессоров, учившейся двумя курсами старше. Примерно так же, как тогда, Курт почувствовал себя сейчас: раздражение и беспомощность. Раздражение из-за того, что ситуацию нельзя контролировать, и беспомощность от невозможности доказать, что все не так, как выглядит. В общем, плохо он себя почувствовал. Но злость постарался придавить и произнес как можно спокойнее:
– Нет никаких долгов, господин Драхен. Вы спасли нас – мы сделали, что могли, для вас.
– И вам неприятно думать, что я подозреваю вас в корысти, – легко продолжил Драхен. – Ни в коем случае, господин Гюнхельд. Вы были искренни тогда, и сейчас лишь вежливость не позволяет вам просто выставить меня вон. Я уйду, но сначала выслушайте, в чем заключается благодарность Змея.
А на пальцах у него были все-таки когти. Никаких украшений – ни перстней, ни сережек, ни золотого шитья, и уши совсем не такие, как на мозаике в церкви, а на пальцах – когти. Черные. Сейчас Курт мог поклясться, что это не лак.