Дева-воительница
Шрифт:
Пэган задрожал над ней, позволяя волнам ее наслаждения омыть его, откладывая свое собственное удовлетворение до тех пор, пока она полностью не примет его вторжение. Святые угодники, это было невозможно, ибо еще ни одну женщину он никогда не хотел так, как хотел ее.
Боже, как она прекрасна! Она сдалась ему, да, но ее по-прежнему окружала какая-то аура победителя. Кожа ее блестела от испарины, брови были сдвинуты от напряжения, а чисто женская сила, с которой она отвечала на его соблазнение, едва не заставила его достигнуть пика раньше времени.
Наконец она успокоилась, хотя дыхание все еще вырывалось полувсхлипами, полустонами, озвучивая его собственную безмолвную жажду.
Он не собирался спешить. Ему хотелось любить ее медленно, терпеливо, как она заслуживает. Но ночи неутоленного вожделения не позволяли подобной медлительности. Да, он будет нежен с ней, но его жажда слишком велика. И неотложна. Долго он не выдержит, тем более теперь, когда ее горячая плоть окутывает его. И когда ее ресницы, затрепетав, приподнимаются, обнажая удовлетворение и желание в синих глубинах глаз.
Пытаясь держать в узде свое напряженное желание, он приподнялся на локтях и обхватил ее голову в ладони, погладив бархатную щеку пальцем.
– Я не хотел причинить тебе боль, – прошептал он.
Ее глаза заблестели, но не от слез. В них светилась храбрость.
– Боль пройдет, – сказал он, – клянусь.
Взгляд его упал на ее неотразимый рот, такой полный, такой розовый, и он опустил голову, чтобы вкусить его.
Губы ее были теплыми, мягкими и податливыми. Мало-помалу она стала отвечать на его поцелуй и даже проявила инициативу, повернув голову набок и неуверенно обводя языком его губы. Он гадал, нравится ли ей свой собственный солено-сладкий вкус.
Медленно, осторожно он вышел из нее, чуть ослабив, приостановив восхитительное трение, затем вновь погрузился внутрь. Она изумленно ахнула, вторя его благоговению. Было совершенно божественно, как ее тело обволакивало его. Он на мгновение отступил, затем снова вошел.
На этот раз она застонала – низкий звук удовольствия, который вознес его к новым вершинам страсти. Не в силах устоять против естественного ритма желания, он приподнялся и погрузился теперь уже настойчивее, наслаждаясь ее сладострастными стонами почти также остро, как и чистейшей эйфорией ее плоти, ласкающей его плоть.
Кровь его неслась по жилам слишком бурно. Страсть нарастала слишком быстро. Слишком скоро он почувствовал, как чресла напряглись, готовые излить семя. А потом каким-то чудом Дейрдре присоединилась к нему, нагнав его на своем собственном скакуне желания. Когда она обхватила его ногами, стиснув ягодицы в горячем требовании, изогнувшись всем телом, дальше сдерживаться он уже не мог.
Словно сосновая шишка, брошенная в огонь, тело его, казалось, взорвалось снопом ярких искр. Жар был мучительным, невыносимым. Однако он приветствовал этот очищающий огонь. Их слияние было словно какой-то чудодейственный сплав. Они делили каждую крупицу экстаза, словно два всадника на одном коне. Он вскрикнул от радости и ужаса. Ибо еще никогда не сливался ни с одной женщиной настолько полно. Да, плоть его упивалась долгожданным, сладостным освобождением, но восторг шел гораздо глубже.
Дейрдре принадлежит ему. Наконец-то. Он упорно сражался за нее и победил. Она дрожит под ним, как поверженный на землю противник, задыхающийся, побежденный, смиренный.
И все же триумф его был обоюдоострым мечом. Даже победоносно нависая над ней, вздрагивая от остатков желания, он начал осознавать, что его прекрасный воин, его великолепная жена теперь тоже владеет им. Победителями в этом прекрасном поединке страстей оказались они оба.
Первая огненная стрела солнечного света прорезала туманное утро, подожгла иголки сосны и пихты и застряла на покрытой мхом стене конюшни.
Дейрдре краем сознания отметила приход рассвета, рассеянно помахав мечом в воздухе, затем стала вновь беспокойно ходить взад-вперед перед воротами тренировочного поля.
Он опаздывает.
Мало с нее того, что она не знала, как обращаться к Пэгану сегодня, после той близости, которая была между ними прошедшей ночью. Но то, что он откладывает это противостояние, заставляло ее нервничать еще больше и вело к опасному самокопанию.
А вдруг их отношения изменились?
Она взмахнула мечом, обезглавив одуванчик.
Что, если он счел ее капитуляцию в постели доказательством своего господства?
Она закусила губу.
Что, если он предстанет перед ней сегодня с самодовольной снисходительностью победителя?
Дейрдре развернулась так резко, что споткнулась о собственную ногу и вынуждена была ухватиться за ворота. Она тут же раздраженно оттолкнулась, украдкой оглядевшись, не видит ли кто. Но что беспокоило ее больше всего, что учащало пульс и заставляло кулаки сжиматься, так это осознание, что их отношения на самом деле изменились, но в тех аспектах, которых она никогда не предвидела. Каким бы невероятным это ни казалось, но, когда она проснулась сегодня утром среди свидетелей их любовного соития – остывшей ванны, оплавленных огарков восковых свечей, смятой постели, – нахлынувшие на нее воспоминания отнюдь не вызвали сожаления, не навевали мысль о поражении.
Напротив, воспоминания ее были крайне приятными, когда, например, она любовалась Пэганом, спящим с обманчивой невинностью с ней рядом. Сердце ее трепетало, когда она услаждала свой взор видом его взъерошенных волос, чувственного рта, мужественного подбородка, покрытого отросшей за ночь щетиной, открытой ладони. Ее обнаженное бедро касалось его бедра, и, как металл на кремне, искрил покалывающий жар, который охватывал все ее тело быстрее лесного пожара. Да, теперь она досконально знает своего врага. Знает… и желает его.
Это ужасное открытие оставляло ее безрассудно уязвимой, ибо Пэган знает, что ее слабость – это он. И если поймет, как легко ее можно покорить, с какой готовностью она подчинится…
Она испустила судорожный вздох. Нельзя позволить ему понять это. Она должна делать вид, что осталась равнодушной к тому, что произошло этой ночью. Она должна вести себя так, словно они никогда не целовались и не прикасались друг к другу и, да поможет ей Бог, не сливались в единое целое.