«Девианты»
Шрифт:
И они отправились в редакционную кухню. У запасливого Кудряшова в холодильнике всегда лежало не меньше полбатона его любимой «Охотничьей» и банка плавленого сыра, а в хлебнице был припасен батон. За рабочий день он съедал не меньше пяти-шести бутербродов с колбасой и сыром — его он мазал на булку, а «Охотничью» клал сверху. Эти излишества отложились на фигуре Олега в виде небольшого животика. Впрочем, своим внешним видом он был отнюдь не озабочен, и в зеркало смотрелся редко.
Пока Кудряшов с чувством, с толком, с расстановкой — а он все делал только так — лепил бутерброды, Яна исподволь за ним наблюдала.
«А он ничего, — думала она. — Не красавчик, конечно, как Костик, но вполне приятный. Волосы такие густые, и цвет необычный — чуть рыжеватый. И сложен неплохо, крепкий такой. Не Аполлон, но я, в общем-то, никогда не млела от парней из „качалки“. А как он Черепа-то на место поставил! Я и не знала, что он на такое способен. Все его тюфяком да тормозом считала…
Интересно, а почему он не женат? Ведь ему, кажется, тридцатник этим летом отметили. Странно. Комплексы, что ли? Или требования завышенные? А что, запросто! Вот не удивлюсь, если узнаю, что у Кудряшова составлен список качеств, которыми должна обладать его избранница, и он по одной методично отбраковывает знакомых девиц… Что же он за человек такой непонятный?»
— Ой, нет, мне колбасы не надо! — очнулась она от размышлений. — И сахар в кофе не клади. Положил уже? Ну ладно… Как хорошо без Черепа-то, а? А то даже на кухне от него покоя не было. Сейчас бы обязательно тут толкался и разогревал бы какую-нибудь щуку с чесноком или жареную картошку с мясом.
— А я бы картошечки сейчас навернул. Только я ее не жарю, а тушу. Беру свининки пожирнее…
— Ты сам готовишь?
— А что? Да, готовлю и неплохо. Хочешь… — и осекся на полуслове.
— А если хочу? — с полушутливым вызовом сказала Яна.
— Я как в следующий раз буду тушить, принесу на работу и угощу тебя.
Тут на кухню зашла Анна Петровна. В обед она пила только кофе со сливками. Причем, не из пакетика «три в одном». Она собственноручно измельчала зерна в кофемолке, варила в турке и заливала натуральными, а не какими-нибудь растительными, сливками.
— Вчера была у Петра Даниловича, — не обращаясь ни к кому, сказала Анна Петровна. — Слава Богу, идет на поправку. Потолковала с Полиной Георгиевной. Жалуется, что таблетки пить не хочет, а ведь скачет давление-то. Ох, не бережет он себя, не щадит. А ведь не мальчик уже.
— Да вы знаете, Анна Петровна, мне до пенсии еще далеко, а давление тоже скачет в последнее время, — ответила Яна. — Бывает, сердце будто остановится, замрет — так страшно становится! А потом быстро-быстро забьется. И ком к горлу подкатывает.
— Дай пульс проверю, — и Кудряшов взял Яну за запястье. Посмотрел на часы, засек время… — Да, учащенный немного. А я, дурак, предлагаю тебе кофе.
— Да ни при чем тут кофе, Олег…
Едва Яна села за компьютер, как раздался звонок от Полины Георгиевны Черемшановой:
— Что ж вы, Яна Яковлевна, не зайдете к нам, не навестите больного сотрудника? Петр Данилыч и я приглашаем вас. Приходите сегодня, как номер сдадите, я испеку лимонный кекс.
— Ой, простите, закрутилась, у меня действительно много работы. Сегодня обязательно зайду.
— Только Петр Данилыч попросил, чтобы вы, как будете выходить, позвонили ему. Он волнуется, хочет вас получше встретить.
— Да что вы! Не надо беспокоиться.
Примерно полседьмого Яна набрала номер Черемшанова.
— Ждем вас, Яночка Яковлевна! — горячо заверил он. — Адрес вам Поля сказала?
Жил Черемшанов в четырех автобусных остановках от редакции. Яна решила пройтись пешком. Через полчаса она уже звонила в дверь коллеги.
— Так вот вы какая, значит? — разулыбалась Полина Георгиевна. — Петя, Петя, Яна Яковлевна пришла!
Но никто не отозвался.
— Ну ничего, посидим-поокаем вдвоем. Захотелось вдруг ему душ принять и побриться. Уже полчаса, наверно, в ванной торчит.
— Да вы загляните, мало ли чего?
— Нет уж, не буду. Страсть он этого не любит.
Петр Данилыч появился из ванной лишь через двадцать минут — раскрасневшийся, довольный.
— Добрый вечер, Яночка Яковлевна! Ничего, что я в халате? Ну, как вы там живете-можете? Поля, доставай кекс!
— Все-таки осталось еще что-то человеческое в Черепе, — на следующее утро делилась Яна с Кудряшовым. — Так тепло меня встретили. Правда, смешно так получилось: я пришла, а он, оказывается, в ванне! Ждем десять минут, ждем пятнадцать — а он все не выходит. И Полина Георгиевна странная такая. Говорю ей: сходите, проведайте его. А она ни в какую. Видать, и ее вышколил. А потом — раз! И появляется в халате! Мне даже как-то не по себе стало…
— В халате?
— Да, представь, в длинном синем махровом халате! Так по-домашнему, без комплексов, свой в доску.
— Да уж.
— А потом мы пили чай с кексом. И Череп рассказал, что когда-то очень давно подавал надежды как оперный певец. Сам Лепешинский хвалил его тенор.
— Лепешинская, ты хочешь сказать? Балерина?
— Балерина?! Что за дурь, Олег?
— Ну, кажется есть такая… Да нет, он, наверно, сказал: Лемешев!
— Да нет, вроде не Лемешев. Какая-то такая длинная фамилия была.
— Бред какой-то. А вообще, с трудом верится, — пробормотал Олег, вспомнив лающий тенорок Черепа.
— Но ты меня не дослушал. И вот, за несколько дней до дебюта Череп подцепил сильнейшую ангину. И все! Голос пропал навсегда! Знаешь, он вчера чуть ли не разрыдался, когда вспоминал, как долго он разучивал партию Ивана Сусанина, как мечтал выйти на сцену и спеть «О дайте, дайте мне свободу!»
— Муть какая-то. Никогда не слышал, чтобы Череп о театре говорил.
— Ничего удивительного. А когда нам об этом говорить? Крутимся как белки в колесе. Каждый день заново наполняем бездонную бочку. А на следующее утро — все сначала. Конвейер!