Девианты
Шрифт:
Ее рыдания не затронули ни одного из нас.
Издаваемые девушкой звуки, пока она захлебывалась кровью, указывали на то, что Ромеро делает все верно. Он рассек всю верхнюю часть рта, изувечив десны так, как не смогли бы щипцы.
Я наблюдала без единого комментария. Эта женщина сдирала кожу с живых людей. С моей точки зрения, то, что мы делали, было лишь ребячеством, милосердием, которого она не заслуживала. Даже ощутила себя немного линчевателем.
Ром остановился после того, как закончил с нижней
Рот ее выглядел так, словно был пропущен через шредер для бумаги.
Когда он приступил к правой части десен, она уже потеряла сознание от боли.
Бросив ткань на пол, Ромеро кивнул головой в сторону двери.
— Почему ты оставляешь ее в живых? — спросила, идя к выходу.
— Позволяю ей немного помучиться. Утром прикончу.
Кивнув, вышла обратно в холл и направилась к темной лестнице. Чувствовала себя получше, голова прояснилась. Насилие приносило душевное успокоение.
Ромеро взял меня за руку и переплел наши пальцы. Будучи на полпути вверх на первой ступеньке, идя чуть впереди него, резко остановилась и обернулась. Я счастливо улыбнулась мужчине.
— Спасибо тебе за это.
Отпустив руку, он обхватил мой подбородок, его бездушный взгляд впился в мой, погружая в бездонную пучину.
— Никогда не смей благодарить меня за подобное дерьмо. Сказал же, что ты моя, а значит — я твой. Это моя прямая обязанность — разбираться со всеми, кто причиняет тебе боль или выказывает пренебрежение.
Скривив губы, обхватила его руку. Приподнявшись на цыпочки, впилась в губы, Ром мгновенно отозвался, впуская мой язык, чтобы заняться им.
Обхватив его шею, слегка прикусила нижнюю губу и тихонько вздохнула, когда мужчина без предупреждения усадил меня на ступеньки. Захихикала, как чертова девица, когда он довольно грубо принялся стягивать с меня штаны.
— Ух, что ты со мной творишь? — простонала.
— Пока еще ничего, — он отступил назад и одарил меня дьявольской улыбкой. — Я заставлю тебя кончить мне в рот, а потом трахну на этой лестничной клетке.
— Позволишь мне пять минут притворяться, что злюсь на тебя?
— Нет, — Ром избавился от всего на своем пути, прежде чем положить руки мне на колени, раздвинув ноги так широко, что их обожгло.
Его взгляд встретился с моим, а потом мужчина зарылся лицом между моих бедер. Он провел языком сверху-вниз, обводя клитор. Сбилась со счета, сколько раз он проделал это, прежде чем погрузить язык в меня.
— Твоя киска — чертов наркотик, — прорычал Ром, закидывая мои ноги себе на плечи и удерживая их руками, обхватив за бедра.
— Бл*ть, Ром, — застонала и вцепилась ему в шею, непроизвольно прижимаясь бедрами к его лицу и пытаясь протолкнуть язык глубже.
С тихим смешком он немного отстранился, теплое дыхание
Он по-прежнему вводил и выводил свои пальцы в киску, стимулируя ртом клитор, пока я выгибалась напротив.
Все еще пыталась прийти в чувства, когда Ром приподнялся, втянул пальцы в свой рот, а затем приспустил джинсы.
Обхватив член одной рукой, он скользил им вверх и вниз по моей щели, смазывая головку следами возбуждения, прежде чем войти в меня.
— О, Боже, — полустонала-полухныкала.
— Ромеро, — высокомерно поправил он, полностью выходя и снова погружаясь внутрь, до упора. Мужчина развернул меня так, что половина задницы оторвалась от ступеньки.
Прижав мои колени к груди, в подлинной манере, присущей ему, дикарь безжалостно трахал меня.
Мраморные ступени больно впивались в спину. Он проник настолько глубоко, что казалось, будто пытался намертво сплавить нас. Больно было в самом лучшем смысле этого слова.
— Посмотри на нас, малышка. Взгляни, как мой член скользит в твою киску и обратно.
Успев опустить взгляд, наблюдала, как гладкий член вонзается внутрь и выходит обратно. Звук соприкосновения кожи, крики моего наслаждения эхом прокатились по пустой лестничной площадке. Штанга пирсинга многократно ударялась о точку G.
Сквозь дымку эйфории и похоти, ощущала, как мужчина наблюдает за каждой моей реакцией, в присущей ему глубокой оценивающей манере. Стиснув в кулаках его рубашку, я притянула ближе, прижимая губы к своим.
Он жадно проглотил мои истошные стоны. Чувствуя свой вкус на его языке, возбудилась еще сильнее, чем уже была.
В глубине души понимала, что чересчур сильно привязалась к нему.
Это было опасно для здоровья, но наплевать. Ничто другое не имело никакого значения, когда мы убивали или трахались, а у нас это всегда шло рука об руку. У психиатра был бы настоящий праздник.
Вскрикнула, когда он отпустил мою правую ногу, чтобы обхватить рукой горло, а затылком впечатал в ступеньку, вынуждая тело изогнуться неловкой дугой.
Рот распахнулся, но из него донесся лишь сильный кашель, когда мужчина сдавил трахею.
— Скажи, что ты моя, — потребовал ровным голосом, сжимая чуть сильнее, продолжая вколачиваться в меня.
Желудок резко скрутило. Признавалась ли в этом когда-то раньше вслух? Не могла вспомнить. Не была готова озвучить это или сознаться, что он был для меня буквально всем, чего когда-либо жаждала. Ром был словно кислород в моей крови, опаснейший яд, который хотелось вдыхать снова и снова, чтобы ощущать себя живой.