Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции

Додолев Евгений Юрьевич

Мы требуем немедленного прекращения уголовного преследования Валерии Новодворской и возбуждения уголовного дела против тех лиц, кто посягнул на основные права человека.

От имени писателей Русского пен-центра

вице-президент Аркадий Ваксберг,

генеральный директор Александр Ткаченко,

член исполкома Лев Тимофеев

Открытое письмо Комитета защиты журналистов

Нью-Йорк, 11 октября 1996 г.

Его превосходительству

Президенту России Борису Ельцину

Ваше превосходительство!

Комитет защиты журналистов выражает свою глубокую тревогу в связи с судебным процессом против журналистки и политического активиста Валерии Новодворской, обвиняемой по статье 74 Уголовного кодекса Российской Федерации за разжигание межнациональной розни и унижение достоинства русской нации.

Предполагается, что приговор будет оглашен 14 октября в Московском городском суде. Обвинения против Новодворской вытекают из ее публикаций в российской и эстонской прессе в 1993–1995 годах. В обвинении, в частности, приводится цитата из статьи

Новодворской, в которой она называет русских, проживающих в Латвии и Эстонии, «ленивыми и бесхребетными». Если Новодворская будет признана виновной, ей грозит лишение свободы сроком до пяти лет или штраф в размере 23 минимальных месячных окладов в России. Новодворская — бывший сотрудник еженедельников «Новое время» и «Столица», а также автор многих статей в диссидентских газетах.

Комитет защиты журналистов, защищающий права журналистов во всех странах мира, осуждает практику привлечения к суду журналистов за то, что они пишут в своих статьях. Обвинения, выдвинутые против Новодворской, ограничивают ее право на «поиск, получение и распространение информации и своих мыслей в прессе независимо от границ», что гарантировано Всеобщей декларацией прав человека. КЗЖ настоятельно просит Ваше превосходительство сделать все, чтобы обвинения против Новодворской были сняты и она могла свободно продолжать свою профессиональную деятельность.

Благодарю Вас за внимание, в ожидании Вашего ответа

Уильям А. Орм,

исполнительный директор

Раздел II. Год 1993

Здесь колонки Новодворской, которые я без какой-либо редактуры счел возможным напечатать в «Новом Взгляде» в 1993 году и из-за которых получал предупреждения из Минпечати и угрозы от оскорбленных тональностью текстов Валерии; юридические последствия наступили лишь в следующем году.

Возложите на время венки

Бесконечно жаль, что на первом и последнем представлении «Пастыря» Михаила Булгакова в соавторстве с Сергеем Кургиняном в том МХАТе, который достался Татьяне Дорониной, было мало нигилистов, инсургентов и демократов. Как всегда это бывает, «в праздной суете» на спектакль пришли «однообразные не те»: почвенники, государственники, консерваторы и реакционеры. Они ничего не поняли в этой мистерии русской Судьбы и реагировали только на примитивные раздражители, совсем как инфузория туфелька: впадали в экстаз и ожесточенно хлопали, когда видели спускающиеся с потолка любимые красные флаги, а звуки священного советского гимна исторгали из их груди прямо-таки рыдания. Да, много было званых, но мало было избранных. Останкинская красная капелла не годится в зрители для страшного и величественного сеанса черной и белой магии, поставленного не столько режиссером Сергеем Кургиняном, сколько жрецом, имеющим в наш бездумный, легкомысленный и светский век худо-бедно великую сакральную идею. Спектакль был поставлен не для друзей, но для врагов, но только для настоящих врагов, смеющих поднять перчатку, а не для зайцев, которые два месяца подряд оглашают страницы демократической прессы дикими воплями грешников, попавших невзначай на адскую сковородку и всерьез считающих, что демократии погибают от театральных спектаклей, а не от тех тенденций и бездн, которые обнажают подобные спектакли. «Московские новости» даже договорились до того, что спектакль явился вместе с режиссером непосредственно из ада. В таком случае запрет спектакля — плохая пентаграмма, она не спасет демократического страуса, прячущего голову под мышку, чтобы ничего не видеть и не слышать. Спектакль предназначался для нас, разрушителей и антисоветчиков. Слава богу, я на нем была, и я могу поднять перчатку, зная, «что ныне лежит на весах и что совершается ныне». Я в восторге от этого спектакля, я поняла, почему его поочередно запрещали Сталин, Хрущев и нынешние псевдодемократические власти, и я могу сказать, что этот спектакль меня не испугал, хотя и должен был бы. Почему? Спектакль — сплошная поэзия, и ответ тоже будет в стихах:

И как я люблю эту гибель мою, Болезнь моего песнопенья! Как пленник, захваченный в быстром бою, Считает в ему неизвестном краю Знакомые звезды, так я узнаю Картину созвездия, гибель мою, Чье имя — как благословенье. Ольга Седакова

В этом спектакле есть тайна России, ее мучительной противоречивой истории, раздираемой надвое Западом и Востоком. Михаил Булгаков понял тайну русской власти, и Сталин не мог позволить ему ее показать широкому зрителю, ибо в пьесе «Батум» есть смертный приговор и сталинизму, и СССР. А Хрущев, который не кончал не только пажеский корпус, но даже и семинарию, и вообще был прост как грабли, не мог позволить показывать на сцене Сталина, потому что боялся его не только живого, но и мертвого. А нынешние власти боятся всего: Сталина, свободы, демократии, народа, интеллигенции, Кургиняна, Запада, самих себя. Что же происходит на сцене? На ней есть три главные группы персонажей: волки, овцы и пастыри. Овцы веруют и дают вести себя, куда — сами не знают, они составляют и революционные массы, и обывательский внутриимперский контингент. Волки-ницшеанцы приходят, «чтобы соблазнить многих из стада», они разрушают государство дотла. Пастыри государство воссоздают и казнят волков, пока они в силах это делать. В спектакле встречаются молодой волк, Иосиф Джугашвили, и опытный, поживший пастырь, Иосиф Виссарионович Сталин. Они враги во времени и над временами. У Сталина другие друзья и соратники, такие же пастыри, как он: Николай II, жандармский полковник, ректор семинарии, выгнавший молодого Сосо… В золотом киоте, касающемся чуть ли не колосников, киоте Империи, вечной и проклятой нашей Империи, горят две свечи в память о том, что два Рима пали: Российская империя и СССР. Почва, впитавшая в себя пролитую кровь, надменная и бесплодная почва Империи, взыскует о новом Риме, о Третьем… Но здесь и кончается сходство со льстивой формулой, придуманной нищими византийскими монахами, подбиравшими лакомые объедки со стола великих князей московских: «Четвертому не бывать». Третий Рим тоже падет! И Четвертый, и Пятый! Пока жива русская интеллигенция, не переведутся Уинстоны Смиты, которые в самом сердце тотального государства будут ненавидеть Большого Брата, и не всех удастся сломать в комнате 101, мы за семьдесят лет таких комнат насмотрелись! Мы не дадим пастырям спокойно пасти овец. Волк не может, не должен иначе! Идет XIV модернизация, XIII и все двенадцать до нее провалились. Это ни о чем вам не говорит? Мы не удовольствуемся своей азиатской долей! Нынче по небу Солнце нормально идет, потому что мы рвемся на Запад! Это мы, антисоветчики

и нигилисты, разрушили СССР, потому что возненавидели всей душой его неправедность, а Ельцин, Назарбаев и Кравчук послужили только негодным орудием нашего промысла, ибо достанься дело разрушения в наши руки — мы бы пошли гораздо дальше. России не дано, может быть, получить легко и даром даже сейчас статус и ментальность европейской державы, но какой бы ценой нам ни пришлось оплатить наш билет в Европу, куда мы рвемся четвертый век, мы за ценой не постоим. Западники-волки всегда составляли у нас меньшинство, исчезающе малое, но его хватало на то, чтобы обратить в прах усилия государственников и реакционеров и обрушить очередной Рим. Чем обрушить? В спектакле есть центральная баллада о политкаторжанах, вечно бредущих на Северо-Восток, в направлении Колымы и Магадана. В России есть некий Ветер Свободы, и он вечно раздувает пламя, которое пожрет любой Рим.

Вейте, вейте, ветры ледяные, Заметайте снежные гроба! В этом ветре вся судьба России, Страшная, безумная судьба.

Спектакль играют молодые актеры, играют исступленно, одержимо, иначе кургиняновские мистерии не сыграть. Его поставили за 14 дней, Доронина на генеральной была очень довольна, а после премьеры она позвонила министру культуры и проворковала: «Или театр получит 27 миллионов дотаций, или этот сталинистский кошмар будет у меня идти». 27 миллионов были выплачены сполна. Доронина продешевила, как все, кто требует за идеалы тридцать сребреников. А вот министр культуры переплатил, даром потратил казенные денежки: можно отменить спектакль, но нельзя отменить русскую историю, от нее не откупишься 27 миллионами. Нынешняя власть, подавшая коммунистическому съезду голову Егора Гайдара на блюде, хотя Илья Константинов пляшет гораздо хуже Саломеи, способна только запятнать идею демократии — таких врагов никто не станет уважать. Но есть, слава богу, мы. Это мы, разрушив СССР и сжигая на площадях его красные флаги, пригласили на ужин Командора. И когда мы услышим его шаги на улицах и площадях — скрежет танков и отблеск штыков, — мы не полезем под кровать, как это, видимо, сделают министр культуры, Татьяна Доронина и все критики, вслух радующиеся запрету спектакля. Мы спокойно подадим Командору руку и скажем, что готовы. Наш немногочисленный Запад всегда готов пойти на Северо-Восток или к ближайшей стенке, и это залог того, что Россия Востоком не будет, ибо у нас, западников, тоже есть сакральная идея, и это не супермаркеты и не яичница с ветчиной. Наша сакральная идея — это свобода, это либерализм, это то, что в Европе уже мхом поросло, но для нас вечно юно. Нам говорят, что России этого не дано, что мы зря стараемся. Не Сергею Кургиняну аргументировать на уровне: это безнадежно. Его можно побить его предыдущим спектаклем, «Гамлетом», который тоже нигде не идет («Я всеми признан, изгнан отовсюду»). В этом спектакле мертвый король объясняет, почему западники в России не успокаиваются с Иоанновых времен, — и что из того, что король там большевик, а не западник, если речь идет об алкании Несбывшегося:

Летели дни, неслись года, Он не смыкал очей, О, что гнало его туда, Где вечный лязг мечей, О, что гнало его в поход, — Вперед, как лошадь — плеть, О, что гнало его вперед Искать огонь и смерть. И сеять гибель каждый раз, Топтать чужой посев… То было что-то выше нас, То было выше всех. Гони коней, гони коней! Богатство, смерть и власть, Но что на свете есть сильней, Но что сильней, чем страсть. Враги поймут, глупцы простят, А кто заучит роль, Тот страстотерпец, тот солдат, Солдат, мертвец, король. Иосиф Бродский

А преследовать театр Сергей Кургиняна — это все равно что пенять на зеркало. Российская история — это сплошная суета и сплошная казнь. То государственники казнят революционеров, то революционеры швыряют бомбы в государственников, а придя к власти, ставят их к стенке. При таких взаимоотношениях пастырей и волков страдают безвинно и овцы. Это их убивают в гражданских войнах, это их дома сгорают во все мятежи. Мы, дээсовцы, первые в русской истории волки, которые не собираются пользоваться своими клыками. И будущий Третий имперский Рим мы уничтожим своей, а не чужой кровью, ибо Империя, пролившая кровь, призывает на свою голову чашу Святого Грааля и всех рыцарей будущего Круглого стола. Она обречена. Кому ставить памятник в русской истории? Николаю II? Жертвам его Кровавого воскресенья? Зиновьеву и Каменеву? Тем, кого они послали на казнь? Русская история — сплошная гражданская война, а в ней не бывает победителей и побежденных. Можно поставить только памятник самой истории, самому этому ледяному ветру. Собственно, спектакль как раз такой памятник и есть, памятник и прошедшему, и настоящему, и грядущему:

Возложите на Время венки. В этом вечном Огне мы сгорели. Из жасмина, из белой сирени На Огонь возложите венки. Андрей Вознесенский

Из ристалища — на позорище

Когда-то, в очередном пароксизме евразийства, славянофильства, почвенничества, фундаментализма или еще черт знает чего, славные предшественники наших «новых правых», «старых правых», «Памяти», Национальных соборов и неприсоединившихся империалистов всех фасонов и расцветок решили не только отказаться от иностранных кушаний, манер, теорий и импортных товаров, но и перейти на чисто славянскую речь. Тогда один крупный лингвист, умница и насмешник, перевел им на будущий новояз банальную фразу: «Франт идет из цирка в театр по бульвару в калошах». И получилось следующее жуткое изречение: «Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища на позорище в мокроступах». Попытки вернуться к истокам в родном языке были временно оставлены. Но я имею в виду совсем другой сюжет. А ссылку на первоисточники пришлось сделать, дабы избежать прямого перевода. Речь пойдет о злополучной идее прав человека, которая в последние годы в буквальном смысле слова пошла из ристалища безнадежных, но славных политических процессов (где диссидентские Дон Кихоты с медными тазиками на голове пытались в одиночку сразить великанов Системы и получали за это чувствительные наказания) на позорище общественной пошлости и общественного равнодушия. Я это все говорю по поводу грандиозного телемарафона «Новой студии».