Девичье поле
Шрифт:
— У-у-ух!.. Ощущаю радость бытия!
— Ну вот погоди, — говорит Александра Петровна, — на Рождестве мы тебя ещё супом с гусиными потрохами угостим.
— Вот чудесно! — восторженно откликается Наташа.
— Как заль, Натка, стё ты только на пляздник плиехала; позиля бы у нас подольсе, — сказала бабушка.
— Ой, бабушка, я и так долго! До праздника целых девять дней, да все Святки. Ещё и вам надоем и сама соскучиться успею.
— Нам-то не надоес, а лязве вот тебе-то с нами-то надоест, — сказала немного
— Ну да, бабушка, знаю, знаю: к детям приедут и ещё дети, начнутся святочные игры, ёлка, — все это очень мило, весело, прелестно, но… но…
По лицу Наташи пробежала лёгкая тень как бы мелькнувшего перед ней призрака скуки, и она с немного иронической улыбкой, резко меняя свой восторженный тон на скучающий, сказала;
— Все это так знакомо-перезнакомо, так пригляделось, все эти празднования праздников.
— Разве тебе, как художнице, не интересны такие впечатления? — вставила своё замечание Анна Петровна.
Наташа просто, задушевно ответила:
— Нет, тётя.
— Так что же интересно? — с лёгким оттенком уязвлённого самолюбия спросила Анна Петровна.
— О, многое другое, тётя! — воскликнула Наташа и, снова оживляясь, заговорила с возрастающим увлечением: — Живой, творческий труд — вот что интересно! А не интересно все, что избито, истрёпано, что стало банальным. Я лично потеряла всякий вкус к тому, что называется праздниками. Мой праздник только в труде, за работой. Вся моя жизнь — праздник!
— Ну да, — снисходительно произнесла Анна Петровна, с разочарованием качнув головой, — если… так…
А Наташа горячо продолжала:
— Я сама создаю праздник себе и другим своей работой. И на этом пути я жажду новизны. Новизны впечатлений, новизны настроений. Я бегу от всего, что нарушает моё творческое настроение.
Лина с неопределённой задумчивостью как-то кротко произнесла:
— Бежишь и от нас — с нашей работой и заботой и с нашими праздниками…
Наташа взглянула на неё, и ей вдруг стало жаль сестру, в глазах её мелькнула ласковая грусть. Мягко, задушевно она сказала:
— Родные, хорошие мои, я не бегу, я приехала к вам больше чем на две недели. Ведь это же страшно долго! Целая вечность. В это время я успею все вам рассказать, вы все расскажете мне. Дальше у меня уже больше ничего не останется.
Точно соскучившись даже и говорить-то об этом, она опять резко переменила тон и, вся ликующая, восторженная, с пафосом, но быстро-быстро произнесла:
— И я помчусь за запасом новых впечатлений туда, где кипит мировая жизнь! Помчусь в мой Париж, где каждый новый день родит новую идею, новую красоту, новую гармонию, где жизнь горит и блещет, как алмаз, переливаясь всеми цветами радуги!..
— Дай твою тарелку, — сказала Наташе Александра Петровна, беря с только что поданного горничной блюда кусок жареной курицы.
— Merci, мама, — сказала Наташа и, обласкав улыбающимся взглядом сочную, белую грудинку, положенную ей матерью, она слегка покачала головой и с шутливым сокрушением произнесла: — Одна из ваших воспитанниц, тётя? Бедная куринька!
И Наташа взглянула на Анну Петровну.
Та улыбнулась.
— Какая она вероятно была ласковая. За вами по двору ходила, кудахтала… Правда, тётя?
Анна Петровна усмехнулась:
— Может быть.
— А вы и не заметили! — с шутливой укоризной сказала Наташа. — У вас сколько их?
— Сейчас с полсотни.
— Ах да, тётя! — спохватившись, сказала с улыбкой Наташа. — Я хотела вам рассказать давеча анекдот. Слушайте: мне рассказывали, что какой-то богобоязненный помещик, из истинно-русских, решил, что если уж исправлять нравы, так во всем. И ввёл законное единобрачие у себя в курятнике. Из проволочной сетки устроил клетки и в каждую посадил во курице с петухом.
— Н-но?.. Натка, ты влёс? — отозвалась бабушка!
— Нет, бабушка. Мне рассказывали.
Александра Петровна с улыбкой, но ворчливо заметила:
— Охота такой вздор повторять.
Наташа возразила:
— Мама, на свете все бывает. А в особенности в наше время.
— В наше время девушки таких анекдотов не рассказывали.
— Да что же тут, такого, мама? Это рассказывал у нас в классе один из учеников, у него у самого имение рядом с тем помещиком. Он уверял, что это истинная правда и что помещик находил, что так куры больше яиц нести будут.
— Какой вздор! — возмутилась Анна Петровна.
— Тётя, я ничего в сельскохозяйственных рецептах не понимаю! — иронизировала Наташа. — А мы только все немало смеялись, что помещиковы дочки будто бы рассказывали, что половина кур подохли. Вероятно, куры способны только нести яйца, а не способны к семейной жизни.
Улыбнулась бабушка, улыбнулась Лина, улыбнулась и Анна Петровна и, обгладывая куриную ножку, сказала пресерьезным тоном:
— Очень вероятно.
С минуту, занятые едой, все помолчали. Потом Александра Петровна сказала:
— Хорошими рассказами вы там занимаетесь в вашей школе.
— И такими ли! — звонко рассмеялась Наташа. С лукавой улыбкой посмотрев на мать, она добавила: — Я думаю, мамочка, и вы в институте были не без греха.
— Так ведь мы были одни барышни, а вы там вместе с учениками.
— Так что же, мамочка. Мы привыкли в одном классе рисовать голых натурщиков и голых натурщиц. Мы не видим в этом ничего дурного, и, если мы в разговорах называем иногда вещи своими именами, так, право же, мама, все это очень-очень прилично, и как бы тебе это сказать… это и чисто, и чистоплотно.