Девичьи сны (сборник)
Шрифт:
– Вы никогда не снимались в кино, Юля-ханум? В вашей внешности есть что-то от Элизабет Тэйлор.
Чертово любопытство! Оно мчало меня в серой «Волге» то в Сураханы, где реставрировали храм огнепоклонников, то в Кобыстан, где нашли древние наскальные изображения – рисунки человечков, лодок и животных. Сакит Мамедов приобщал меня к азербайджанскому искусству – возил в музкомедию на знаменитую гаджибековскую «Аршин мал алан» и в драмтеатр, где жарко нашептывал мне на ухо перевод необычно шумного спектакля «Вагиф».
И наконец я очутилась в квартире Сакита – он жил в респектабельном новом доме на углу улиц Самеда Вургуна и Низами, бывшей Торговой. Я бы слукавила, если б сказала, что пришла к нему только для того, чтобы посмотреть коллекцию азербайджанских миниатюр. То есть именно это, конечно, было поводом ему – пригласить, мне – принять приглашение. Но я знала, чувствовала, что услышу не только про миниатюры. Вековечная игра взаимных притяжений привлекала и будоражила меня. Может, бурлила прабабкина кровь?..
Прекрасные ковры ручной работы висели на стенах. Вдоль одной из стен протянулась настоящая музейная витрина, под стеклом лежали миниатюры. Это были листы с текстами, с вязью арабского алфавита, и рисунки на них. Они поражали изяществом – изображения охотников с луками и стрелами, всадников, томных круглолицых дев, и всюду тончайший растительный орнамент.
– Тут гуашь, акварель, – пояснял Сакит Мамедов. – Вот эти рисунки относятся к шестнадцатому веку, тебризская школа. Юля-ханум, обратите внимание на эту миниатюру. Видите? Женщина в саду, красные плоды – это гранаты. Очень редкая вещица. Исфаханская школа, семнадцатый век. Я считаю, ее нарисовал Реза Аббаси, знаменитый мастер при дворе шаха Аббаса. Его манера…
Продолжая рассказ о художниках, он пригласил меня к столу. Рассудок подсказывал: надо извиниться и уйти. Но я осталась. Мы сели за низенький столик, накрытый со вкусом: на пестрых салфетках, словно тоже вышедших из тебризской школы миниатюр, стояли коньяк «Гек-Гёль», вазы с пахлавой и огромными гранатами. Я спросила, почему Сакит живет один.
– Не везет с женами, Юля-ханум. С первой развелся, потому что не могла родить… рожать детей… Вторую я прогнал – она была, извиняюсь, нехорошего поведения.
– Первый раз слышу, чтобы азербайджанка…
– Да, это редко бывает. Но теперь, знаете, такое время, когда люди забыли… забывают о правилах, о традициях… Юля-ханум, разрешите выпить за ваше здоровье.
Слишком говорлив, думала я, слушая его нескончаемый монолог – о нравах, о случаях из жизни бакинских знаменитостей. Но коньяк приятно затуманивал голову, а пахлава была на редкость вкусная, орехов не жалели, когда ее пекли. И гранаты были замечательные.
– Геокчайские гранаты самые лучшие. – Сакит, ловко взрезав концом ножа тонкую красную кожуру, высыпал в глубокое блюдце спелые темно-красные зерна. – Ешьте. Нет ничего полезнее гранатов. Они улучшают кровь. Не смейтесь, Юля-ханум, это научный факт.
Вдруг он пересел из своего кресла ко мне на диван. Я насторожилась.
– Юля-ханум, я хочу вам сказать… Вы мне очень нравитесь. Я знаю, вы остались одна, я тоже один, видите, как я живу. Ни в чем не нуждаюсь. Юля-ханум, я делаю вам предложение.
Я отодвинулась к краю дивана, и очень неудачно: зернышко граната упало на мою бежевую юбку и оставило пятно.
– Пойдемте в ванную, – сказал Сакит заботливо, – там смоете.
– Да нет, ничего…
Растерянная (хоть и ожидавшая признания), я поднялась. Тотчас Сакит встал передо мной, взял за плечи.
– Юлечка, давайте соединим наши одинокие жизни, – сказал он несколько торжественно.
– Спасибо, Сакит Мамедович…
– Просто Сакит!
– Спасибо за предложение, но я…
– Юля, вы меня волнуете! – Его лицо приблизилось, я ощутила слабый запах духов от его усов. – Юлечка, вы такая женщина… такая женщина…
Он стал меня целовать, норовя в губы, но я отворачивалась. Атака нарастала в быстром темпе. Щеки у меня горели под пылкими поцелуями. Но когда его руки слишком уж осмелели, я вырвалась из объятий и устремилась к двери.
– Юля! – Он кинулся за мной в переднюю, где висели над зеркалом оленьи рога. – Почему уходишь? Чем я обидел?
– Вы очень нетерпеливы, Сакит Мамедович.
Я надела шапку, пальто, руки у меня дрожали, пуговицы не попадали в петли.
– Юля, очень извиняюсь, если…
Он выглядел таким расстроенным, что я невольно смягчила тон:
– Надеюсь, Сакит Мамедович, что наши отношения останутся хорошими. До свиданья.
И выскочила на улицу. Норд ударил в лицо холодным дождем. Если бы я знала, где жил Сергей, то, наверное, побежала прямо к нему. Не раздумывая…
Март наступил жутко ветреный. Стекла дребезжали и днем, и ночью под порывами норда. В один из мартовских дней свалилась на мою голову история с Нининой беременностью. Я вам уже рассказывала, не стану повторяться. Я была вне себя от горя, от гнева на непутевую дочь. Мама твердила из-за ширмы:
– А все потому, что ты разрушила семью… Сама виновата…
Я видела, конечно, как переживал мою беду Котик. Какими сочувствующими… да нет, влюбленными глазами он на меня смотрел.
– Юля, – сказал он однажды, когда мы вместе вышли из института и мартовский ветер с посвистом накинулся на нас. – Милая Юленька, разреши мне откровенно…
Я кивнула.
– Юля, я знаю, к тебе пристает Сакит. Будь осторожна с ним, прошу тебя. Он страшно эгоистичен, он изломает тебе жизнь.
– Не беспокойся, – сказала я. – Сакиту отказано.
– Да? Ну хорошо, это хорошо. – Котик помолчал немного. – Юлечка, а теперь скажу тебе… только не сердись… На меня снова нахлынуло то, прежнее. Думал, это давно прошло, растаяло… Нет, не прошло, Юля. Я по-прежнему испытываю к тебе такую нежность… Прости, что касаюсь запретного…
– Нет, ничего, – сказала я с чувством горечи. – Я же теперь свободная женщина, и каждый имеет право…