Девичьи сны (сборник)
Шрифт:
Наконец добирается до дому.
Это та самая комната в коммуналке на улице Марата. Но теперь в ней что-то передвинуто, появилась детская коляска – плетеная корзина на колесах. В углу над электроплиткой сушатся на веревке пеленки.
Маша, в зеленом халатике, с небрежно заколотой белокурой гривой, склонясь над тахтой, перепеленывает хнычущего Костю. Ей помогает Люба Куликовская, толстушка в очках.
– Как ты думаешь, это нормально, что он так много писает? – говорит Маша.
– Не знаю. – Люба поднимает брови. – По-моему, нормально.
– Здравствуйте, мужчина и женщины! – возглашает Круглов, входя в комнату.
– Юра, не подходи к ребенку! – говорит Маша. – Ты холодный с улицы.
– Я не холодный, но мокрый. Впрочем, не я один, судя по вашему занятию. – Он принимается выгружать из сумки покупки. – Картошка, хлеб, пельмени…
– Детскую присыпку купил?
– Да, вот она. И бинты есть.
– А марганцовку?
– Марганцовки нету.
– Ну конечно. Пельмени есть, а то, что нужнее всего… – Маша берет запеленатого Костю на руки и ходит с ним по комнате. – Не плачь, Костенька. Не хнычь, мой маленький. Папа нам пельмени принес.
– Где пельмени, Юра? – деловито осведомляется Люба. – Поставлю варить.
– Кто-то звонил, спрашивал тебя, – говорит Маша. – Нет, не назвался. Адрес только спросил. Юра, Костьке на зиму нужно одеяльце новое. Хорошее, рублей на двести.
– Двести? – морщит лоб Круглов. – Машенька, в этом месяце не выйдет. Мы же убухали весь загашник в твои сапожки.
– А что, мне босиком ходить прикажешь?
– Да ты что…
– Ладно, ладно. Но в октябре уже нужно будет одеяло. Ну что ты плачешь, мой маленький? Проголодался, что ли? – Она смотрит на часы. – Еще полчаса до кормежки.
– Да покорми его. – Круглов зажигает лампу на своем шатком письменном столике. – Он же явно просит.
– Нельзя досрочно.
– Всюду запреты… Ну, надо к завтрашнему уроку готовиться… Черт знает во что превратилась матушка биология… Чему приходится учить ребят… Капуста породила брюкву, как говорил один мой знакомый… Люба, – взывает Круглов к вошедшей подруге, – вот скажи со всей свойственной тебе справедливостью: можно отказать человеку, если он просит есть?
– По-моему, если человек просит, – тихонько посмеивается Люба, – то надо уважить.
– Ах, ах, какие все добренькие, – говорит Маша, – одна я злодейка. Ну ладно, уговорили. Накормлю моего сверхсрочника.
Она садится на тахту, дает ребенку грудь.
Некоторое время тихо. Только слышно, как с аппетитом чмокает Костя и как шелестит Круглов за столом страницами книги.
Резкие два звонка.
– Господи, кого это несет? – недовольно говорит Маша.
Круглов выходит из комнаты, открывает дверь – и отшатывается, изумленный:
– Леонид Михайлович?
– Да. – Штейнберг в шляпе, в мокром плаще входит в коридор. – Здравствуйте, Юра. Вы вроде стали ниже ростом.
– Ага… то есть нет, рост у меня тот же… Вешайте сюда, – показывает Круглов на вешалку у двери в комнату. – Одну минуточку. – Он скрывается в комнате, секунды через три выходит, говорит смущенно: – Понимаете, жена кормит ребенка и, если вы не против…
– Я не против. У меня дело совсем короткое. На этот сундук можно сесть?
– Да, конечно! Извините, Леонид Михайлович, но я не ожидал… Мне говорили, вы на Кавказе…
– На днях возвратился оттуда.
– Это вы звонили мне сегодня?
– Да. Я думал, вы работаете в институте, я же сам заявку на вас писал. Позвонил Рогачеву, а он говорит – нет, Круглов у нас не работает.
– Я работаю в лаборатории мясокомбината.
– Вот как. Лаборатория хорошо оборудована?
– Прилично.
– Перейду сразу к делу. Помните, вы что-то вякали относительно ступенчатого износа живой материи?
– Как не помнить. Вы назвали мою идею бредом.
– Так оно и есть, наверное. Но этим летом в горах я наткнулся на одно странное растение. Пока что не нашел в ботанической литературе его описания…
Мимо них шествует соседка с накрученным на голову полотенцем, несет таз с грязной посудой. Ворчит внятно:
– Расселись тут… образованные…
– Не обращайте внимания, Леонид Михайлович, – поспешно говорит Круглов. – Так что за растение?
– Кустарник, житель высокогорья, стелется по скалам, такие бледно-зеленые островки. Что меня поразило? Мы сделали трудный траверс, заночевали в горах, палатку поставили. Я с вечера заметил этот кустарник, подумал еще – высоко как забрался, храбрец этакий. Что вы головой крутите? Не интересно?
– Да нет, что вы… Я весь внимание.
– Утром вылез из спальника, выхожу из палатки. Холодина жуткая, солнце еще не встало над хребтом, но окровавило небо. Смотрю – нет кустарника. С вечера был рядом с палаткой, а теперь на его месте торчат обуглившиеся стволы, кучки не то пепла, не то… какого-то праха странно красного цвета.
– А… вы не подпалили его, случайно? Может, спичку бросили…
– Не имею привычки поджигать природу, – холодно отрезает Штейнберг. – Вы понимаете, что произошло?
– Нет.
– Кустарник был жив и вдруг умер, распался. В одночасье.
Круглов ошарашенно смотрит на нежданного гостя.
– Вы думаете… – почему-то понизив голос, начинает он.
– Что-то в структуре растения накопилось такое, что она, структура, рассыпалась в прах. Жизнь, исчерпавшая себя, – говорит Штейнберг, потирая в задумчивости лоб.
Некоторое время они молчат. Соседка проходит мимо них, ворча:
– Натопчут в коридоре… убирай за ними…
– Юра, мне не хочется обращаться в институт, – говорит Штейнберг. – Можно ли воспользоваться вашей лабораторией, если она действительно…