Девичник. Объект желаний
Шрифт:
— Чепуха.
Может быть, на самом деле я была какая-то особенная? Почему мне так хорошо и спокойно без всех этих объятий, кокетства и жеманства, без неспешных прогулок и разговоров ни о чем? Зачем мне заниматься сексом с юнцами, у которых понятия о любви и женщинах сложатся как минимум года через три-четыре? Я мечтала поскорее окончить школу, забыть своих одноклассников и работать, работать, работать! Хватит с меня учебников! Моя классная руководительница, принимавшая активное участие в моей судьбе, была очень огорчена, когда я ей сообщила, что не собираюсь учиться дальше.
— Ладочка, может, ты еще передумаешь? У тебя такой потенциал! — Марта Петровна считала меня серьезной девочкой, а серьезные девочки не идут после школы на курсы косметологов.
— Это решено, — уверенно отвечала я.
Мне было приятно, что хоть кому-то не безразличен мой выбор. Пусть его не приветствовали, но хотя бы заметили и прокомментировали. Я была благодарна этой милой, доброй учительнице, которой наш класс изрядно потрепал нервишки. Кажется, она после нашего выпуска больше не брала на себя классное руководство — мы поставили на этом точку.
Помню, как много лет спустя Марта Петровна зашла в мой салон. Я узнала ее сразу, несмотря на то что она очень постарела, как-то высохла. Одним словом, выглядела плохо, но я не подала виду, обняла ее. Я была ей на самом деле очень рада и видела по ее лицу, что она растрогана. Она сказала мне много теплых слов, особенно запомнилось, что она улыбнулась и произнесла:
— Ладочка, я всегда знала, что ты добьешься в жизни всего, чего хочешь. Только ты была очень скрытной девочкой, никогда нельзя было понять, что у тебя на уме. Теперь я понимаю, о чем ты мечтала и что подразумевала, когда говорила, что ты хозяйка своей судьбы. Ты все сделала, как хотела. Ты молодец! Ты всегда держала планку выше, чем твои сверстницы. Потому и результат очевиден. Умница!
Да, к тому времени я уже была хозяйкой своей судьбы. Не самой счастливой, но не скучной наверняка. Но до того момента, когда я встретила в «Фениксе» Марту Петровну, было еще далеко, и пока я, окончив курсы, попала в рядовую парикмахерскую, где рьяно взялась за свою работу. Помню, как мы с девчонками, Варькой и Васей, решили отметить мою первую зарплату. Я, смеясь, называла эту мизерную сумму пособием по безработице. Но подруги не воспринимали сказанное всерьез.
— Ты помешана на деньгах, — заметила Вася. — По-моему, нужно поспокойнее относиться к этому. Мы — слабый пол, и наша задача не вкалывать с утра до ночи, сколачивая состояние, а найти сильное плечо.
— Ты намекаешь на то, что легче ничего не делать и жить с богатеньким мужичком? — Мне было уже почти девятнадцать.
— Я говорю о сильном плече, опираясь на которое, ты будешь избавлена от многих житейских забот.
Странно, что в ту пору Васька учила меня жизни. Очень скоро мы с ней надолго поменялись ролями. Я стала ее верной наставницей, советчицей, проводником в мир интересных людей. Но в восемнадцать я считала себя знатоком в области человеческих страстей, сама не пережив ни одной. Я была экспертом людских слабостей, не приписывая самой себе ни одной из них. В собственных глазах я была образцом совершенства, уверенности и целеустремленности. То, что говорила мягкотелая Вася, казалось мне детским лепетом. К тому же я думала, что она попросту мне завидует. Завидует по-хорошему, но это не возвышало ее в моих глазах. Васькина неудачная первая любовь — ее затянувшийся, лишенный будущего роман с женатым мужчиной не позволял мне добавлять ей страданий собственными комментариями по поводу ее теории сильного плеча. Варя вела себя более сдержанно. Она молчала и слушала, награждая меня многозначительными взглядами. Она никогда не критиковала меня, не пыталась остановить, лишь изредка позволяя сказать что-то вроде:
— Свернуть с предначертанного пути еще не удавалось никому… Бреди, Ладочка, бреди.
Я уверенно шла по выбранной дороге. И она должна была привести меня к безбедному существованию, раз, к счастливой и полнокровной жизни, два. Это основное. И все это я могла гарантировать себе сама. Я не собиралась зависеть даже от самого идеального и любимого мной мужчины. И все потому, что не забыла печальный опыт своей мамы. Тот кризис, который она переживала, оставшись без мужа, мне был не нужен. Мне не хотелось столь долгого пути к своему мужчине. Все-таки у мамы процесс поиска затянулся на долгие годы, а это не для меня. Я не осуждаю, не критикую, не пытаюсь называть вещи своими именами. Мне жаль маму, потому что я люблю ее и понимаю, что без меня она имела бы другие проблемы, другие потребности, другие возможности. Где-то в глубине души я считала себя виновницей ее неудачной личной жизни. Я видела, как важны для нее серьезные отношения, которые никак не хотели у нее складываться. Я согревала себя мечтой о том, что у меня все будет иначе. Моя любовь окажется сильнее любых преград, бытовых неурядиц, несходства характеров. О чем речь, если люди по-настоящему любят друг друга? Рано или поздно в моей жизни мой, только мой, мужчина обязательно появится. Потому я не спешила заводить серьезных отношений с теми, кто пытался завязать со мной знакомство. Желающих всегда было предостаточно. Моя броская внешность, отличная фигура — козыри, которые я никак не желала пускать в ход. Я рассчитывала на то, что мое сердце, мое тело, моя чувственность подскажут мне, когда нужно действовать. Никогда не думала, что толчком к изменению в отношениях с мужчинами послужит моя мама. Я думала, что, как и большинство девчонок, однажды влюблюсь с первого взгляда. И тогда моей трезвой расчетливости придет конец. Я прибегу домой, уткнусь маме в грудь и заплачу от счастья… Но все произошло иначе.
Как-то раз в почтовом ящике я обнаружила письмо. Оно было адресовано маме. После окончания школы в наших с ней отношениях произошли изменения в сторону некоего подобия открытости, искренности. Мама посвящала меня в свои романы, порой советовалась со мной по поводу очередного мужчины, появившегося у нее. Она не оставляла надежды найти мужчину своей мечты. Теперь это была эгоистичная цель не желающей оставаться одинокой женщины. Речь не шла о том, чтобы найти мне отца. Просто зов плоти, патологическое желание выйти замуж. Я решила, что это письмо от одного из ее ухажеров. Я сбилась со счета, сколько их было у моей красивой, любвеобильной мамы. Этот, наверное, был самым основательным. Написать письмо — это что-то да значит. Я вернулась с работы ненамного раньше мамы и, ожидая ее, готовила ужин. Письмо не давало мне покоя, любопытство раздирало. Я чуть было не совершила совсем неблагородный поступок, решив осторожно распечатать его и прочесть, но смогла устоять перед соблазном. Вечером, когда мама вернулась, я с порога вручила ей послание. Мама прочла его с равнодушным лицом и обронила только:
— Это от твоего отца. Тебе привет.
За ужином еда не лезла мне в горло. Я давилась пюре, будучи в каком-то странно-возбужденном состоянии.
— И как часто он тебе пишет? — поинтересовалась я, убирая со стола.
— Примерно одно письмо в пять лет, — небрежно стряхивая пепел, ответила мама. Она перестала прятаться от меня и с некоторых пор курила открыто.
— О чем может быть такое письмо? — от души недоумевала я.
— Например, о том, что он так и не встретил женщину, которая смогла бы ему заменить меня, — с гордостью и неким злорадством ответила мама.
— Ты, кстати, тоже пока никого не встретила, — заметила я и получила холодный, надменный взгляд в ответ.
— Интересно, почему? — Мама вызывающе смотрела на меня. — У тебя нет каких-либо предположений? Видны изъяны? Моя судьба быть одинокой? Ты бы поинтересовалась у своей ясновидящей подруги о судьбе своей матери. Не приходило в голову?
— Нет, — честно призналась я.
— Вот и вся забота взрослой дочери о своей одинокой маме.
Я увидела, что мама раздражена, и не стала продолжать разговор. Она тоже. Я осталась вытирать тарелки, а мама, по обыкновению, занялась вечерней ванной. Это был ее ритуал: ароматизированная ванна, занимавшая минимум час. Когда я убедилась, что мама погрузилась в свою любимую стихию, я все-таки взяла письмо. Долго смотрела на конверт, изучая отцовский почерк: высокие крупные буквы. Никогда не сказала бы, что мужчина может так аккуратно писать, просто выводить каждую букву. Еще пару минут я колебалась, а потом решительно вытащила письмо. В конце концов, я тоже имею право знать, о чем пишет мой отец. Пока я читала общие фразы вступления, пыталась воссоздать в памяти его лицо. Прошло слишком много времени, чтобы я могла вспомнить черты. Лишь что-то расплывчатое, неуловимое.
Мне понравилось, как он излагал свои мысли. Я читала с улыбкой. Он описывал то, что с ним происходило в последнее время. Плохой человек не мог так писать. Потом я поняла, что мама меня обманывает. События, которые он комментировал — окончание моих курсов, новая мамина работа, — все это произошло не так давно. Значит, мама регулярно сообщала ему о том, что у нас с ней происходит. И из того, что я читала, становилось очевидным, что письма пишутся не раз в пятилетку. Я удивилась тому, что никогда не видела маму сидящей за написанием писем. Зачем ей понадобилось скрывать, что она поддерживала связь с отцом? Это роняло ее в собственных глазах? Сколько их было, таких писем? Это — первое, которое я увидела. А реально? Я никогда не забывала, как нелестно мама всегда отзывалась об отце, обвиняла его в том, что он бросил нас на произвол судьбы. Никогда не получала ответа на вопрос, почему он нас оставил, но комментариев в адрес его уснувшей совести, мужского эгоизма имела в избытке.