Девичья команда. Невыдуманные рассказы

Заводчиков Петр Алексеевич

— Ни к какой службе она совершенно непригодна. Придется уничтожить.

Командир был, в общем, спокойным человеком, и мало кто в части видел его вышедшим из себя. Горожанский увидел.

— И это говорите вы, врач? — Подполковник вскочил с места, схватил акт, словно хотел разорвать его на части. — Собака всю войну проработала с нами, была ранена, потом работала снова. Она нашла пять тысяч мин, посчитайте, сколько спасла человеческих жизней! А вам все нипочем! — Он быстро прошелся по комнате и встал перед ветврачом: — Говорят, в некоторых армиях отличившимся собакам присваивают сержантские звания и даже боевые медали дают,

хотя нигде собаки не делают такой работы, как наши. Я бы такой собаке, как Инга, памятник поставил. Хороший памятник где-нибудь на бывших минных полях.

Горожанский молчал.

— Так вот, — объявил командир. — Акт я утверждаю. Раз собака непригодна к службе, ничего не поделаешь. Исключим из списков, но в части оставим. Держать ее под особым наблюдением ветеринаров. Сколько придется, хоть пять, хоть десять лет. Она заслужила. И кормить, обслуживать ее как всех строевых собак! Понятно?

— А если ревизия? — неуверенно спросил Горожанский. — Я с удовольствием, но если ревизия, ведь начет сделают, платить придется…

— Мое приказание, на меня пусть делают начет.

На том разговор и кончился.

А Инга жила еще долго. Она ходила по вольеру осторожной, но уверенной походкой. Человек, не знавший, что с ней, вряд ли догадался бы, что она почти совсем потеряла зрение. Для ее глаз мир, тот мир, который она помнила таким ярким, состоял теперь из сплошной серой мглы, в которой изредка возникали неясные белесоватые пятна света. Но то, чего не видели глаза, улавливало удивительное обоняние, позволявшее Инге в прежние времена находить взрывчатку на такой глубине, где, по мнению кинологов, собака почувствовать ее не могла никак. И слышали чуткие ее уши. Обоняние и слух Инги необычайно обострились. Поэтому она и двигалась уверенно, безошибочно находила дорогу.

Она очень скучала — по своему вожатому, по работе. Никто теперь не посылал ее на поиски, никто не хвалил за учуянную взрывчатку и не угощал сушеным мясом. Ей вполне хватало еды — она ведь тратила мало сил и редко испытывала чувство голода, — но она тосковала по этому мясу, как по ласке хозяина, так нужной собаке. За годы службы в ней очень окрепла и развилась унаследованная от бесконечной цепи предков потребность во внимании человека — друга, которому собака призвана служить.

Когда других собак забирали на работу, Инга старалась пойти с ними вместе, лезла даже на машины, куда их грузили. Однажды она сумела забиться в узенькое пространство под кузовом, предназначенное для запасного колеса, ее там случайно обнаружили солдаты.

Других собак увозили, стихал их лай, смолкали разговоры людей, а Инга лежала около ворот, уткнув морду в землю, и ждала. Даже бачок с едой не привлекал ее в такие дни.

Она была первой «пенсионеркой» в питомнике. Другие появились позже — Дик и еще несколько состарившихся на тяжелой миннорозыскной службе собак. Инга тосковала, и ветврач, помнивший нагоняй, полученный за предложение уничтожить ослепшую собаку, говорил:

— Ну пожалели ее, а что толку? Все равно помирает от скуки, и людям от нее одно беспокойство. Сделали бы укол — и дело с концом.

Но Инга нашла себе занятие. Одна из собак принесла пятерых щенков. Месяц кормила их, на работу ее не брали, а через месяц инструктор сказал:

— Пора и честь знать, кончился твой «декретный отпуск».

Собаку отправили в поле, а щенки остались одни. Круглые, как шарики, они

катались по расположению части или копались где-нибудь на помойке, получали пинки за то, что путаются под ногами. Пропали бы несмышленыши — минерам было не до них, — но заботу о щенках взяла на себя Инга. Она стала нянькой щенков, вылизывала их, учила, настигала, когда они убегали, осторожно мордой подталкивала на место, а то и трепала за непослушание.

Так щенки росли под ее присмотром, затем появились другие, и «пенсионерка» Инга стала нянчить их тоже. Движения ее сделались увереннее, она веселее подходила к бачку в час кормежки, словно понимала, что снова ест свою похлебку не зря.

ШКОЛА ВЕРЫ АЛЕКСАНДРОВОЙ

Сержантов Александрову и Меньшагину вызывали к начальнику штаба. Срочно. Во время работы. Шли и гадали: командируют куда-нибудь? Война отодвинулась далеко от Ленинграда, гитлеровцев били на немецкой земле. Все жили предчувствием скорой победы. Но для минеров война не кончается и когда смолкают бои. Еще долго предстоит очищать землю от смертоносных посевов.

Годы и годы. Они это понимали. Но куда им предстояло ехать в ближайшее время? Срочный вызов к начальству обычно означал новую спешную работу. Однако на этот раз их никуда не отправили.

— Придется вам учить людей, — объявил начальник штаба. — Со своими отделениями вы занимаетесь все время и население учили, как обезвреживать мины. Теперь задание потруднее. Из запасного полка к нам присылают сержантов разных родов войск. А мы должны сделать из них минеров, чтобы очищали землю там, откуда изгнан враг. Будете преподавать им минноподрывное дело.

Он усмехнулся:

— Ничего, девчата, опыт у вас большой, справитесь. Но конечно, уж подготовиться к занятиям надо как следует и не ударить лицом в грязь.

Программу придумывать не приходилось. Программу и пособия дали в штабе. Однако на первом занятии Вера Александрова отложила эту программу в сторону. Так уж получилось.

Что и говорить, поволновались они с Ритой. Девушки поддразнивали их: «Профессора». А они сидели до поздней ночи, писали конспекты. Потом гладили гимнастерки, наводили блеск на свои видавшие виды кирзовые сапоги, подшивали подворотнички из нового полотна — выпросили кусочек у каптера. Привинтили медали и ордена. Занятия начинались рано утром. Когда Вера вошла в свою «школу», дежурный раскатисто скомандовал «Смирно». С шумом отодвинулись скамейки, зашаркали сапоги.

— Товарищ сержант, группа… в количестве… собрана для занятий.

Дежурный стоял перед Верой. Он докладывал преувеличенно четко и глядел ей в лицо с какой-то веселой ухмылкой. Вера не сразу заметила ее. Принимала доклад дежурного вытянувшись, руки по швам — строевиком она была хорошим, а глаза быстро обегали группу. Да, народ собрался боевой, ничего не скажешь. Почти у всех награды, у всех нашивки за ранения — золотые и красные. Эти люди пришли в запасный полк из госпиталей.

— Вольно, садитесь, — сказала Вера, все еще чувствуя, как стучит сердце. «Чего он ухмыляется?» — подумала она, взглянув на дежурного, и тут услышала отчетливый шепот откуда-то из заднего ряда. В шепоте была насмешка и вместе с тем разочарование: