Девочка Беркута

Лель Агата

Невероятно красивые. Символ моей детской мечты. Несмотря на разочарование и злость, в носу защекотало.

– А это…? – достала продолговатый конверт.

– А это билет на Щелкунчика. У них гастроли на следующей неделе.

– Но это же Большой!* – ахнула я.

– Он самый, – улыбнулся. – Пришлось подключить кое-какие связи, оказалось, их подчистую разбирают за несколько месяцев до премьеры.

– Это же в Москве…

– Ну да. Но ведь Москва не на другом континенте. Понравилось? – и было видно, что ему действительно важен мой ответ. Взгляд был наполнен

каким-то… теплом, что ли.

– Понравилось, – и я не солгала. – Большое спасибо.

– Тебе правда очень идет это платье, – добавил он едва слышно.

– Какая у вас теплая дружба, – вмешалась в нашу беседу Кристина. – А по мне балет это скука смертная.

Я одарила ее испепеляющим взглядом и, положив подарки в коробку, ушла на кухню.

Это утро могло бы стать одним из самых лучших в моей жизни, но теперь настроение было безбожно испорчено. И ни билет в Большой театр, ни пуанты не смогли изменить ситуацию.

В то, что он женат, не верилось до сих пор.

Почему он не проронил об этом ни слова ранее? Почему не носит кольцо? Почему о его жене ни слова не в статье?

Где она была все это время? Почему он уделяет мне столько внимания, игнорируя при этом ее?

Либо он последний наглец, либо…

Разболелась голова. И желание уйти никуда не пропало.

Я быстро напоила Элвиса лекарством и не без облегчения убежала на улицу. Гуляла я с ним до тех пор, пока ноги в тоненьких капроновых колготках совсем не околели. А войдя обратно в холл, столкнулась с парой Беркутов, выходящей из лифта: они не держались за руки и уж тем более не целовались, просто сухо что-то обсуждали, но мне все равно стало дико неприятно за ними наблюдать. Даже больно.

Да, мне было больно! Потому что только теперь я призналась себе, что он мне нравится. Нравится, как мужчина.

– Как погуляли? – спросил Роман и улыбнулся. В этом своем черном пальто он выглядел отвратительно красиво, как назло.

– Прекрасно, – сухо процедила я, избегая смотреть в лицо его жены. – Я могу вечером не приходить?

– А у тебя появились какие-то планы?

– Да, появились.

– Тогда конечно. И завтра тоже можешь взять выходной. Отдыхай.

Еще бы, сдалась я им там завтра с утра пораньше.

Кто бы мог подумать, что это окажется настолько невыносимо.

Когда Беркуты вышли на улицу, Валера проговорил им вслед:

– Заявилась, все-таки…

Да, я могла бы расспросить его в подробностях, кто это и что, где она была и вообще все-все. Очевидно, Валера, как своего рода консьерж знал много об обитателях этого дома, но я принципиально решила не развивать эту тему. Меня она не касается, все. Пошел он вместе со своей женой!

– Валер…

– А, – перевел взгляд с двери на меня.

– Так что там с новым годом? Я могу присоединиться? Мои планы на эту ночь изменились.

– Серьезно? – загорелся он. – Конечно! Будет весело, обещаю. И моим друзьям ты точно понравишься.

– Тогда договорились.

*Большой театр России или просто Большой театр — один из крупнейших в России и один из самых значительных в мире театров оперы и балета.

***

Я переступила порог Ямы и словно в недавнее прошлое нырнула – ну ничего здесь не изменилось! Хотя тут все десять лет, что я обитала в его стенах, ничего не менялось, глупо было бы ожидать перемен за какие-то несколько месяцев.

Поскрипывающий дощатый пол, пыльная герань на обветшалых подоконниках, колышущиеся от вечных сквозняков выцветшие шторки…

– Лен Санна, привет.

Я приоткрыла дверь кабинета и помахала рукой.

Директриса, удерживая трубку у уха, указала пальцем на стул, а сама продолжила говорить с кем-то по ту сторону телефонного провода.

– Да, получили, конечно, Раечка занимается накладными…

Я словно прилежная школьница села и, опустив ладони на колени, осмотрела кабинет. Здесь все тоже было ровно точно таким же, как в день моего выпуска: чисто, аккуратно, ни единой лишней бумажки на столе или неровно поставленной папки с личным делом на полке.

Вместо елки угол кабинета украшала гордость директрисы – собственноручно выращенный ею гигантский фикус, украшенный разноцветной мишурой.

– Обязательно позвоню, да, сразу после праздников, – и шумно опустила трубку доисторического аппарата на рычаг.

– Ну, здравствуй, Старцева, – сцепила сухие пальцы и, чуть наклонив голову набор, уставилась на меня поверх очков. – И зачем пожаловала? Соскучилась, что ли?

Это ужасно прозвучит, но в какой-то степени она была права. Нет, это не была тоска по приятным дням, которые безвозвратно ушли, это было что-то… болезненно-нездоровое. Последнее, чего я хотела уходя отсюда – вернуться сюда обратно хоть на миг, но вот я здесь, и удивительное дело, не чувствую ни злости, ни страха, абсолютно ничего. Но ощущение, что вернулась домой не покидало.

Холодный, неприветливый, ненавистный, но все-таки дом.

– Пришла навестить тебя, вот, – положила на край стола плитку горького шоколада. – Твой любимый. С новым годом.

– Не "твой', а "ваш", – проворчала женщина и, поднявшись, сняла с полки две чашки. – Ну чего сидишь, – обернулась, – ставь чайник, раз пришла.

Знакомое поведение, всегда она была такой – резкой, ворчливой, показательно злой, но я знала, что она человек она добрый. Знала, что ее душа болит за каждого обделенного ребенка, правда, она скорее проглотит собственный шиньон, который носит столько, сколько я себя помню, чем признается хоть в какой-то слабости.

– И как ты там поживаешь? – положив в рот кусок шоколада, директриса сделала большой глоток чая.

– Да нормально, – я дернула плечом. – Обычно. Работаю, как-то кручусь.

– А чего грустная такая?

– Да так…

Рассказывать ей об утреннем разочаровании я не хотела.

"Представляете, мужчина, который мне понравился, оказался женат".

Ну глупо же.

– Говори-говори, я же вижу, – подначила она, не сводя с меня глаз-бусинок.

– Да ничего особенного. Это личное.