Девочка, хочешь сниматься в кино?
Шрифт:
Инга захлопнула книжку и подошла к окну. Она увидела, как медленно падают перышки снега. Множество белых перьев. За двадцать метров побеждает смерть!.. Из окна было видно, как красная черепица постепенно блекла, угасала и наконец совсем пропадала в снегу, как огонь пропадает в пепле. Снег налип к проводам, превратил их в толстые белые канаты. У прохожих на шапках появились белые круги. Шел основательный, не собирающийся таять зимний снег. За двадцать метров побеждает смерть… Как она могла победить за двадцать метров? И что такое двадцать метров? Может быть, двадцать больших взрослых
Инга отошла от окна и направилась к двери. Она пошла по коридору, считая шаги. Насчитала двадцать. Оглянулась. Пошла дальше. Она не замечала встречных. Мимо шел целый полк солдат — не настоящих, а переодетых, загримированных. Инга прошла сквозь строй. И осталась одна. Перед ней был какой-то темный закуток. Она свернула в него. Остановилась. Ей стало нестерпимо горько. Она закрыла глаза и увидела девочек, бегущих в желтых платьях. Обгоняя друг друга, они мелькали между белыми стволами берез. Девочки убегали от чего-то неудобного и трудного, от чего сама Инга не могла убежать, словно ее ноги приросли к земле. Потом выплыли старушки, которые подбрасывали и опускали половичок, и каждый раз раздавался выстрел и поднималось облачко порохового дыма. Потом появился усатый грязный человек. Он потер ладонью щетину на щеке и уставился на Ингу холодным стеклянным глазом. Инге стало страшно, она открыла глаза, но тот день не исчез, как исчезает тьма, когда в комнате зажигают свет. Он был вокруг нее, плотный до боли, ощутимый. Он стал невидим, но он звучал, шептал в самое ухо разными голосами.
«Мамы больше нет!» — слышался голос папы.
«Почему мамы больше нет?» — отзывался голос Инги, голос, не зависимый от нее самой.
«Мама умерла».
«Как умерла?»
И тут что-то горько сжалось, подступило к горлу, обожгло глаза, и, чтобы заглушить голоса того тяжелого дня, Инга крикнула:
— Мама! Ма…
Неожиданно рядом с ней появилась Вера. Откуда она взялась в этом пустом, бесконечном студийном коридоре? Как разыскала Ингу в закутке, где стоят метла и ведра?
— Инга, что с тобой?
Девочка ничего не ответила, молча боднула артистку в плечо, прижалась к нему и жалобно пролепетала:
— Не хочу, чтобы ты умирала… Лучше я умру. Пусть они придумают так, чтоб я умерла. А ты будешь прощаться со мной.
— Зачем же тебе умирать, доченька?
— Чтобы ты не умирала.
— Но ведь это не на самом деле, Инга.
— Все равно.
Вера обняла Ингу и еще крепче прижала ее лоб к своему плечу. И сквозь одежду чувствовала, как девочка горячо дышит.
— Пусть Карелин спасет тебя. Он может спасти тебя?
Вера молчала, не зная, что ответить девочке, в сознании которой стерлась граница между искусством и жизнью. Для нее все было жизнью — даже нарисованное, загримированное, придуманное, освещенное не солнцем, а софитами и юпитерами. В этом было ее существо. Сказка уживалась с настоящим горем.
— Я поговорю с Павлом. Я тебе обещаю, Инга.
И вдруг артистка почувствовала, как сквозь ткань пробились слезы. Она почувствовала их плечом. Девочка не всхлипывала и не дышала учащенно, как дышат, когда плачут. В темном закутке ничего не было видно. Но Вера как бы слышала плечом, видела…
На другой день Инга не пришла на съемку. И тут произошел настоящий скандал. Режиссер кричал на второго режиссера:
— Где Инга?
Второй режиссер спрашивал у ассистента:
— Почему нет Инги?
Ассистент подбежал к директору картины:
— Найти Ингу!
Осветительная аппаратура была приведена в боевую готовность. Рабочие стояли на местах. Оператор со своими помощниками выкатил тяжелую кинокамеру «Дружба», как орудие на прямую наводку. Артисты нервно курили в стороне, ожидая начала съемки.
А маленькой героини фильма не было.
Поехали к ней домой. Дома Инги не оказалось.
Поехали в школу. Не приходила она на уроки.
Позвонили в милицию, дежурному по городу. Никаких происшествий с девочкой отмечено не было.
Все ходили мрачные. Никто не смотрел в глаза друг другу, словно каждый чувствовал себя виноватым.
Но больше всех переживала Вика. Она вдруг забыла, что является «девушкой из кино», ей казалось, что пропала ее сестренка, родной человечек. Что с ней могло случиться?
— Ребята, она найдется! — говорила Вика товарищам. — Она появится. Все будет в порядке.
Она подбадривала других, а у самой время от времени на глаза наворачивались слезы и на скулах появлялись две черные полоски — «текли» глаза.
В тот же день Вера и Павел сидели в студийном кафе за круглым столиком у окна. Оба были расстроены. Оба думали об одном. Об Инге.
Павел почему-то вспомнил, как Инга разыгрывала сцену с зелеными яблоками и как он, внимательно наблюдая за игрой девочки, чувствовал в ней не только дарование, но и внутреннюю силу. Она тогда заставила его поверить в эти «зеленые яблоки». Он даже почувствовал во рту оскомину. Он и сейчас, вспоминая, как девочка естественно морщилась и закрывала глаза, чувствует прилив слюны.
А Вера думала о темном закутке в нескончаемом коридоре и о том, как она плечом почувствовала горячие Ингины слезы. Это был не обычный детский каприз. Тревога и… любовь двигали Ингой, когда она, сорвав съемку, не пришла в студию.
— Что-то с этой девчонкой происходит, — вдруг заговорил Павел. — Может быть, она больна?
Вера молчала. Она отхлебывала из белой чашечки кофе и молчала.
Студийное кафе, чем-то похожее на привокзальное, жило своей суетливой жизнью. Кто-то входил, кто-то, глянув на часы, убегал. В дверь просунулась голова.
— Потехина здесь нет? — спросила голова. — Потехина вызывают к директору.
Не было в кафе Потехина, и голова исчезла.
Неожиданно Вера сказала:
— Павел, я виновата перед тобой. Я не предупредила… У девочки умерла мама.
Павел резко повернулся к артистке.
— Как умерла мама? Когда?
— Еще до съемок.
— И ты знала?
Вера покачала головой.
— Никто не знал. Узнали… случайно.
Павел отодвинул стул, словно собирался куда-то бежать, но не побежал, а стал расхаживать у окна. За окном шел снег, белые хлопья пролетали совсем близко, и казалось, они сейчас опустятся на волосы, на бороду и на плечи режиссера.